Борис Семенович, что же это за работа такая — защищать преступников?
— Нормальная работа… Свободная, творческая, не лишенная некоторого артистизма. Кроме дел «по назначению», от которых нельзя отказаться (это когда у человека нет возможности заплатить, и ему адвоката назначает суд), я могу не принять поручение по защите того или иного гражданина. Более того, я могу отказаться от дела, например, даже из-за «несходства характеров» с клиентом, как недавно.
Вы работаете по уголовным делам, значит, Вы защищаете воров и убийц?
— Да, например, был адвокатом сожительницы «Васильевского людоеда» (тогда со мной даже домашние не разговаривали).
А как это получилось?
— Обыкновенно. Пришла женщина и предложила мне защищать ее несчастную сестру, обвиняемую в пособничестве в убийстве. Когда познакомился с делом, оказалось, что это — непосредственная помощница и сообщница Суклетина. Подруга людоеда заманивала к нему людей, отмывала их (они же почти все были маргинальными личностями), кормила, создавала в доме обстановку радушия, а параллельно готовила инструменты убийства. Суклетин, благодаря ее помощи, убил шесть человек. И в зале суда все были совершенно уверены, что женщину тоже ждет «вышка». Но, судя по документам дела, при всей мерзости действий моей подзащитной, она сама пальцем не шевельнула, чтобы лишить жизни хоть кого-то из этих людей… Об этом я и сказал в прениях сторон. Суд дал ей пятнадцать лет.
Или еще одно дело, к слову о тех лицах, адвокатом которых я был. Например, я защищал одного из «тяп-ляповских» авторитетов. Громкий был процесс, и планировалось, что он станет показательным. Тогда коллеги-законники в глаза мне угрожали: «Откажись от его защиты, хуже будет». А я назло им уперся, хотя и знал, что это за «фрукт» мой подзащитный, знал, какая у него репутация. В результате, по сути, я процесс развалил. Бандит получил пятнадцать лет. Если бы я его не защищал, он получил бы те же пятнадцать, но разговор не об этом… Наказание должно быть соразмерно содеянному. А в его деле были такие нестыковки, такие дыры! Он, безусловно, заслужил большой срок, но вы разберитесь хотя бы, за что судите… Я об этом на процессе и говорил. Но дело все-таки «вытащили». На скорую руку, за счет административного ресурса.
У нас в стране — отвратительное следствие, а прокуратура, вместо того чтобы надзирать за соблюдением закона, из кожи вон лезет, чтобы доказывать государству свою нужность. Не надо ей свою пользу доказывать. Надо просто стать независимой ни от кого (в том числе и от «государя», и от его приближенных) и заниматься своим делом. Когда дело до конца расследовано, когда все гвозди забиты, то три Плевако развалить его не смогут. Тогда-то суд, действительно, станет законным и справедливым, а подсудимый получит «по делам своим».
У нас же сегодня — та же советская судебная система, только циничнее. Если раньше за «звонками» стояли «интересы», то теперь зачастую еще и деньги. И олигарх, набивший карман, получает срок больший, чем генерал, Герой России, который убил чеченскую женщину (гражданку России, заметьте)! Ну и сколько стоит у нас жизнь гражданина страны?
Борис Семенович, все-таки, как Вы можете таких нелюдей защищать?
— Вы что думаете, я сочувствую этим убийцам, ворам, мошенникам? И даже врать не стану, говоря, что за клиента я переживаю так же, как за себя, свою жену, своих детей. Я как человек имею полное право не уважать и даже презирать подзащитного как человека. Я ему — ни мама, ни папа, и он должен сам понимать, что нельзя брать чужого или отнимать у собрата жизнь.
Но я адвокат. И я не преступников защищаю, а право гражданина России на законность и справедливость. Ведь мы все — граждане, и все мы — от последнего бомжа и убийцы до президента — имеем равные права. Моя задача только в том, чтобы помочь своему клиенту ими воспользоваться, чтобы контролировать их соблюдение в отношении его. Кем бы ты ни был, если виноват — должен отвечать за содеянное. Но платить только по своим счетам. Ни на йоту меньше, но и ни на йоту больше!
Вообще, я стараюсь относиться к своему делу, как Стива Облонский, который был хорошим чиновником, потому что к работе относился «хладнокровно» — ведь чтобы быть объективным, мне нужна холодная голова. И «пламенных» речей я стараюсь не произносить. Хотя они и создают адвокату репутацию «настоящего защитника», но, с профессиональной точки зрения, это просто смешно — горящие глаза, разорванная на груди рубаха, пар из ушей. Тем более, что решения в суде принимаются на основе фактов, а не «филиппик».
Вы занимаетесь уголовными делами. Какие из них Вам особенно интересны?
— Мне нравятся хозяйственные дела, «закрученные» так, чтобы в них нужно было долго разбираться. В советское время ни один крупный процесс о хищении не обходился без моего участия. В 80-е годы проходило несколько судебных дел по заводу, на котором выпускали проигрыватели, усилители и колонки. И я защищал начальника ремонтного цеха — женщину, мать двоих детей. При сборке изделий на потоке и объем работы, и необходимые затраты четко определены. А вот неисправную продукцию можно отремонтировать за рубль, а можно и за сто рублей. В этом цехе изделия ремонтировали за копейки, а в нарядах писали рубли. Маржа оседала в карманах руководителей завода, но свою подпись на документах ставила моя подзащитная.
Девять (!) месяцев эта женщина была под стражей, но показаний не давала. Я к ней пришел и говорю: «А как вы вообще в молчании такой срок выдержали»? Отвечает: «А я не знала, что нужно было говорить, и решила молчать». Мы подготовились с ней к процессу, заявили ходатайство о допросе. Ее допросили, а через три дня выпустили, потому что она наговорила столько и на стольких, что еще полгода нужно было следователям работать, а все сроки уже выходили.
Дело кое-как «собрали», направили в суд. Остальных «дельцов» не тронули (уже некогда было раскопки проводить), ее осудили, но она попала под амнистию. Когда мы с ней обсуждали такой поворот событий, женщина сама согласилась на это. Конечно, не совсем справедливо, но для моей клиентки — это было лучшим выходом из положения. Заговори она раньше, будь у следствия больше времени, то в места не столь отдаленные отправились бы пять-шесть заводских начальников. Но ей от этого легче не было бы — сидеть пришлось бы все равно, а так она осуждена, но освобождена.
Да… Вероятно, Ваши бывшие клиенты Вам в ноги со слезами благодарности падают?
— Боже упаси! Представьте, у моих ног сборище нескольких тысяч бывших преступников (смеется)… По уголовным делам такого практически не бывает. И дело не в том, что люди неблагодарные. Просто мы, адвокаты, для них — живое напоминание о тяжелом периоде в жизни, о котором они хотят забыть. И я их понимаю. А вот по гражданским делам (если, благодаря моим усилиям, люди получили то, чего хотели) такое редко, но бывает.
Как-то пришел ко мне человек, которому я лет тридцать назад помогал в квартирном вопросе. Дело было очень трудное, решали его через Верховный суд. И вот он, проходя по улице, на вывеске нашей адвокатской конторы увидел мое имя. А на следующий день приехал ко мне на работу с бутылочкой самогона и какой-то домашней закуской. Надо же, съездил домой, собрал гостинца и на следующий день приехал ко мне: «Помните, я такой-то. Вот, чем богаты, тем и рады…»! Неожиданно, но приятно…
Борис Семенович, но приятные неожиданности редки; ежедневная работа с не очень симпатичным «контингентом» утомляет душу, а российская судебная система, крайне далека от совершенства. Почему же Вы в ней уже тридцать пять лет, ради чего?
— Ради денег, ради чего же еще.
?
— Ой, только не делайте изумленных глаз… Вот когда адвокаты заключают договоры, все кричат, что они работают за деньги. А прокуроры, депутаты, чиновники за идею работают, за интерес? Да, конечно… Если считать, что их интерес, кроме прочего, в зарплате, в пенсии и в льготах.
Труд должен быть оплачен, иначе это — эксплуатация, рабство. И так у нас уже почти рабство — почти бесплатно и детей учим, и людей лечим, и самолеты делаем. А старики, которые всю жизнь свою стране отдали, бутылки собирают, чтобы до пенсии прожить.
Я от учителей отличаюсь только тем, что как депутат сам себе назначаю зарплату. Говорю клиенту: «Считаешь, что лишнего прошу, иди к другому адвокату». И если дело сложное, то запрашиваю очень много. Как-то обратился ко мне один господин-взяточник. Верховный суд РФ отменил приговор, по которому ему дали «условно». Я прочитал дело и сказал, что вас снова будут судить и, между прочим, есть за что. Говорю: «Дело это само по себе мне не интересно — оно „битое-перебитое“ — но в Москву съездить могу. Попробую помочь, раз уж Вы со всеми своими адвокатами переругались, хотя ничего не обещаю. И стоить это будет столько-то тысяч». Согласился.
За какое дело Вы бы взялись однозначно, без оглядки на гонорар?
— Несколько лет назад мы с Овруцким судились с Центризбиркомом об отмене результатов выборов из-за неправильной нарезки избирательных округов. Это был первый в России судебный иск на эту тему. Так интересно было, что с Овруцкого я ни копейки не взял.
Дело мы выиграли, а это влекло за собой отмену результатов всех выборов, поскольку городские и деревенские округа были нарезаны неравномерно. Конечно, результаты отменять никто не стал, но, честно говоря, мы на это и не рассчитывали. Тут важен был принцип, а прецедент мы создали. И теперь, прежде чем округа нарезать, подумают, что надо быть аккуратнее, потому что результаты выборов могут быть обжалованы.
А оценены ли как-нибудь Ваши заслуги перед Отечеством?
— А как же — одному из первых в России мне вручили орден «За верность адвокатскому долгу», медаль «За заслуги в защите прав и свобод граждан» 1-й степени, утвержденные Адвокатской палатой Российской Федерации. Еще есть у меня юбилейная медаль Министерства юстиции РФ, есть медаль к тысячелетию Казани, всякие грамоты.
В 1998 году (в канун моего пятидесятилетия) меня представили к Почетному званию «Заслуженный юрист РТ». Я собрал все необходимые бумажки, но надо было ходить по кабинетам, что-то там подписывать. Как это, думаю, я весь такой заслуженный человек буду свое драгоценное время тратить, по коридорам власти бегать — не солидно как-то (улыбается). Ну, и остался без звания. А к 60-летию меня хотели представить на звание «Заслуженный юрист РФ». Но председатель нашей Адвокатской палаты выяснила в Москве, что за последние пять лет ни один адвокат России этого звания удостоен не был. Судьи есть, прокуроры есть, преподаватели есть, а адвокатов нет, хотя представления и были. Видно такова государственная позиция. Ну и Бог с ними с этими званиями.
Борис Семенович, у Вас с женой поразительно открытый дом. В нем постоянно толпятся и разные казанские «звезды» (поэты, музыканты, художники), и пригретые «дворянские» кошки-собаки — проходной двор какой-то… Вам это не мешает?
— Нет (улыбается). По кошкам-собакам у нас жена специализируется — вечно кого-то подбирает, лечит, жалеет. А «звезды»…
Обратите внимание, что среди них практически нет людей нашего возраста: все они — сверстники наших дочерей. И началось это лет пятнадцать назад. Время-то было очень неспокойное (и гопники всякие, и пойти-то ребятам некуда было). Тогда мы с женой решили: лучше пусть их друзья к нам приходят, чтобы на виду были. У нас и Метшин был, учившийся с Инной в одной группе, и вся их группа, и все друзья, которых дочери очень быстро заводили. Теперь все они у нас так и «прижились». Хотя эти ребята, конечно, больше друзья дочерей и жены, но и мне с ними интересно.
А кто Ваши друзья? Где вы бываете в свободное время?
— Знакомых, приятелей у меня много, но друг один, и дружим мы с ним уже сорок лет. Это Ефим Рачевский — «Лучший учитель России 2007 года», «Народный учитель России», член Общественного совета при Президенте РФ, и прочая и прочая. В этом году кроме звания его наградили и орденом «За заслуги перед Отечеством». Он директор московской школы, и видимся мы редко. Вот недавно ездил к нему на день рождения, и он мне очень рад был. Всю ночь трепались, душу отогревали…
Когда-то мы с женой регулярно посещали джазовые вечера — в Доме актера, в Государственном концертном зале. До тех пор, пока там не стал появляться так называемый «бомонд». Сразу исчез вольный дух, и мне это стало неинтересно. Если бы мы с женой жили в семидесятые в Америке, то были бы самыми ярыми представителями хиппи. Поэтому «светскую духоту» не выношу, а тем более мне нечего делать на презентациях, корпоративчиках всяких, лучше я с внуками пообщаюсь. Хотя на некоторых «мероприятиях» бывать, конечно, приходится как члену Совета Адвокатской палаты РТ.
А какой Вы по жизни человек?
— Нормальный. Я не умею рисковать, не умею играть в карты на деньги, не азартный, доверчивый… Хотя повторно на грабли наступаю редко, но вообще-то наступаю. Раньше читать любил, сейчас читаю мало — заранее знаю, чем книжка закончится. Вот Пелевина купил «Пять «П», так меня только на полкнижки и хватило. Когда-то пытался заняться бизнесом… Был председателем одного из первых в Казани кооперативов «Вита». В нашем спортзале и гопники на спортивных тренажерах «качались», и матери ребятишек, больных детским церебральным параличом, учились на курсах массажа лечить своих детей.
Была в «Вите» и «летучая медицинская бригада». Мы с Муравьевым, Ратнером, Мальцевым и другими знаменитыми казанскими врачами заключали договоры с предприятиями и проводили медосмотр сотрудников. Женщины на маммологию, УЗИ, эндоскопию стояли толпами. Тогда же попасть куда-то на обследование было невозможно, а у нас людям все это обходилось бесплатно, поскольку платили профкомы. Так что у нас и медицинские светила стали получать нормальные деньги, и люди лечились, и профсоюзы осуществляли «работу по охране здоровья трудящихся», и я зарабатывал. Только что-то неинтересно мне это стало — не мое.
Интересны мне люди, жизнь вообще. Ездил в Англию — за полдня галопом пробежался по историческим местам Лондона (а чего смотреть, если все это я по телевизору да в журналах видел?). Зато потом по улицам бродил, людей рассматривал, пытался пульс жизни «англицкой» почувствовать. Вот это было интересно!
А кредо у меня классное, дарю: «Жить надо так, чтобы не стыдно было просыпаться».
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: