5−8 сентября 1833 г.

3 сентября. Воскресенье.

А.С.Пушкин выехал из Нижнего в Казань. Он едет по Большому Московскому тракту, который пролегал вдоль правого берега Волги.

4 сентября. Понедельник.

Пушкин приезжает днем в Васильсурск. Поздно вечером он останавливается в Чебоксарах, где, вероятно, остается ночевать.

5 сентября. Вторник.

Выехав рано утром из Чебоксар, Пушкин в течение дня проезжает почтовые станции Пихчурино, Аккозино, Тюрлему, записывая на станциях и в дороге предания о Пугачеве.

К вечеру Пушкин подъезжает к Свияжску, в пяти верстах от которого находился Васильевский перевоз. В Васильеве он переправляется на пароме через Волгу и два часа спустя въезжает в Казань.

Всего от Нижнего до Казани Пушкин проехал около 385 верст, потратив на этот перегон двое суток с небольшим.

6 сентября. Среда.

В Казани Пушкин встречается с поэтом Евгением Абрамовичем Боратынским. Оба были рады этой нечаянной встрече: в последний раз они говорили друг с другом в Москве год тому назад. (Тогда Пушкин писал жене: «Мы всякий день видимся»). Когда час спустя Боратынский появился у своих казанских знакомых Фуксов и сообщил им о приезде поэта, хозяйку дома поразил его необычайно оживленный вид и «веселое лицо».

Разговор встретившихся друзей — Пушкина и Боратынского — вряд ли был продолжительным, так как Пушкину не терпелось поскорее начать осмотр города, чтобы увидеть своими глазами места, связанные с событиями ужасного для Казани дня 12 июля 1774 года, когда Пугачев захватил город. Боратынский, около года проживший с семьей в Казани (в 1831—1832 гг.), несомненно, мог посоветовать Пушкину, как и куда ему поехать и к кому обратиться с расспросами.

Пушкин отправляется в предместье Казани — Суконную слободу, откуда 60 лет назад мятежники прорвались в город. В Петербурге он изучил и законспектировал рапорты и донесения военачальников о событиях тех лет. И вот теперь поэт получил возможность представить себе, как все это происходило на самом деле.

В слободе жили рабочие Суконной мануфактуры, основанной при Петре I, и мастеровые разных профессий. Там Пушкину посчастливилось: он разговорился с шестидесятилетним Василием Петровичем Бабиным, от которого услышал потрясшие его подробности о дне 12 июля 1774 года.

Неизвестно, как Пушкин отыскал Бабина: встретился ли он с ним случайно в слободе, когда расспрашивал суконщиков, или ему кто-то заранее указал на известного в городе старика, не раз повторявшего свои рассказы о пугачевщине. Есть предположение, что этот долгий разговор между Пушкиным и стариком Бабиным происходил в Горловом кабаке, который находился на окраине Суконной слободы, в конце улицы Маленько поле.

Бабин не только рассказывал, но, видно, и показывал Пушкину, где что происходило. «Против Шарной горы у Горлова кабака поставлена была пушка», — объяснял он. Старик показал Пушкину и Арское поле, откуда мятежники ворвались в Казань. Поэт, следя за его рассказом, наскоро, карандашом, делал беглые записи, отмечая для памяти лишь самое главное.

О защите слободы суконщиками Бабин рассказывал так: «Фабриканты разного были звания, стрельцы, мещане <…> — Башкирцы пустили в них стрелами словно хмелем. Тут была одна чугунная пушка, ее разорвало, канонира убило — едва успели раз выпалить. — Суконщики, ободряемые преосв. Вениамином, хотели защищаться рычагами и чем попало — но башкирцы зажгли слободу и бросились в улицы».

«Казанка запружена была телами жителей», — записал со слов Бабина поэт.

В это утро Пушкин услышал историю, которую не уставали повторять в семье Бабиных. Василий Петрович рассказывал ему, как мать чудом спасла его в тот ужасный день: «Мать Бабина, брося во ржи двух дочерей и неся в подоле годового сына, бросилась в ноги казака. — Матушка, сказал он ей, ведь Башк.<ирец> убьет же тебя…»

В краткой записи поэту важнее всего было передать подлинную интонацию этой реплики молодого казака. Торопясь записать ее в точности, Пушкин даже опустил концовку рассказа, и без того понятную: казак ускакал, не тронув женщину с ребенком.

Пушкин записал также рассказ Василия Петровича, слышанный Бабиным от отца: «Казак при Пуг<ачеве>, стал сымать башмаки с отца Бабинова — как они пришлись не впору, бросил их ему в лицо».

Со слов Бабина Пушкин записал и предание о том, как погиб престарелый генерал Н.Н. Кудрявцев: «Кудрявцев, стодесятилетний старик, на носилках вынесен был в церковь, близ его загородного дома находившуюся. Он был забит нагайками».

Казань оставалась во власти восставших всего один день, но этот день принес мирным жителям города неисчислимые бедствия. Все, кто остался в живых, испытали ужасы погрома.

Пушкин услышал от Бабина и о расправе над пугачевцами. «Казни после Пугачева были ужасные, — записал поэт, — вешали за ребро, сажали на кол (?) etc…» (Поэт поставил в этом месте знак вопроса: видимо, для него это было новостью, что в екатерининские времена существовали такие варварские казни).

Будучи в Суконной слободе, Пушкин, конечно, осмотрел те места, о которых упоминал В.П. Бабин: Третью (или иначе: Шарную) гору и так называемое Немецкое кладбище (старое армянское), где Пугачев 12 июля расставил свои пушки. Вернувшись, Пушкин тщательно переписал свои беглые заметки на отдельный большой лист, озаглавив его так: «Казань. 6 снт. В.Петр. Бабин».

Ряд точных подробностей из рассказа В.П. Бабина Пушкин затем включит в VII главу «Истории Пугачева». Вечер поэт, очевидно, провел с Боратынским.

Вероятно, в этот день Пушкин повидался со своим петербургским знакомым — литератором Эрастом Петровичем Перцовым, который пригласил его на завтра к себе на обед.

7 сентября. Четверг.

Утром Пушкин, зайдя проститься с Евгением Абрамовичем Боратынским, уезжавшим ненадолго в имение Каймары под Казанью, знакомится с приехавшим к нему известным казанским врачом и ученым Карлом Федоровичем Фуксом.

Пушкин потом не раз с удовольствием и признательностью вспоминал о своих встречах и беседах с К.Ф. Фуксом. Вероятно, с ним поэт и обсудил в это утро, куда ему нужно поехать, чтобы осмотреть места, где находился лагерь повстанцев и где в июле 1774 года шли ожесточенные бои между отрядами Пугачева и войском Михельсона — освободителя Казани.

Простившись с Боратынским, Пушкин отправляется на дрожках к Троицкой мельнице.

Затем, объехав Арское поле, был в крепости и потом возвратился домой, где писал до двух часов дня.

В третьем часу Пушкин поехал на обед к Эрасту Петровичу Перцову, на Рыбнорядскую улицу.

Поэт познакомился с Э.П. Перцовым, выпускником Московского университетского благородного пансиона, в конце 1820-х годов, когда тот служил в Петербурге. В пушкинском кругу хорошо знали стихотворные сатирические «шалости» Перцова. Пушкин отзывался о них с похвалою и любил повторять их наизусть, а неутомимый острослов Вяземский отмечал, что в стихах Перцова «много перцу, соли и веселости». Боратынский, познакомившись с ним в Казани, писал, что Перцов «человек очень умный и очень образованный, с решительным талантом».

В начале 1830-х годов Эраст Петрович поселился в Казани, где жила вся его родня, и стал там «одним из двигателей… общественной жизни». Но свободомыслие Перцова привлекло к нему внимание агентов III Отделения, и на него был сделан донос в Петербург. Впоследствии Э.П. Перцов стал тайным корреспондентом Герцена. Известно, что в 1844 году Эраст Петрович выступил инициатором дешевого издания сочинений Пушкина и хотел безвозмездно участвовать в его подготовке. К нему-то 7 сентября и направился с удовольствием Пушкин, уже соскучившийся по дружескому общению. Но, явившись к нему домой, он в первый момент был порядком обескуражен. Об этом не раз потом вспоминали в семействе Перцовых. П.П. Перцов, племянник Эраста Петровича, со слов отца и дяди рассказывал: «Обед происходил в большой зале нашего фамильного дома на Рыбнорядской улице… Из передней через боковую дверь попадали прямо в зал… Приехав на обед и раздевшись в передней, Пушкин хотел, было войти в соседнюю столовую, но остановился, увидав, что она полна народу, попятился назад и настолько смутился, что попытался даже уехать. Оказалось, что по условию с Эрастом Петровичем, на обеде не должно было быть никого, кроме семейных, и Пушкин приехал в домашнем костюме. Увидав же многолюдное собрание, он подумал, что Эраст Петрович нарушил условие, устроив парадный обед. Между тем это была только одна своя семья и никого из посторонних. Выяснив обстоятельства, Пушкин успокоился и вошел в зал».

После обеда поэт уединился с Эрастом Петровичем, и они сели играть в шахматы. По словам Петра Петровича Перцова, его дядя Александр Петрович, которому в 1833 году шел 14-й год, в ответ на расспросы об этом вечере «смог вспомнить только огромный ноготь на пальце Пушкина, которым тот передвигал шахматные фигуры и который, видимо, запомнился как нечто ранее невиданное». «К сожалению, — рассказывал П.П. Перцов, — предания не сохранили сведений о том, как шла партия и кто оказался победителем».

В 6 часов вечера Пушкин наносит визит Фуксам.

Дом Фуксов был в это время одним из центров культурной жизни тогдашней Казани. Литературный салон, созданный стараниями Александры Андреевны Фукс, держался четверть века, что было «беспримерным явлением в истории русских провинций». А.А. Фукс — образованная и литературно одаренная молодая дама — поддерживала знакомство с Е.А. Боратынским, Н.М. Языковым и другими известными литераторами. Александра Андреевна пробовала силы в стихах и в прозе. Она публиковала свои произведения в казанском литературном журнале «Заволжский муравей».

Карл Федорович Фукс, ученый с разносторонними интересами, читал в университете курс терапии, патологии, естественных наук. Он был одним из самых популярных в городе врачей, пользовавшихся заслуженным доверием своих пациентов. В кругу казанской интеллигенции его знали как страстного коллекционера и эрудита: археолога, этнографа, историк края, автора многочисленных научных трудов. Карл Федорович успел собрать громадную библиотеку. В его доме в шкафах и сундуках хранились интереснейшие коллекции: собрание монет и минералов, бабочек и птиц, археологических находок.

Вечером 7 сентября Пушкин был у Фуксов единственным гостем. Вероятно, поэт заранее просил, чтобы не устраивали никакого приема: ему хотелось обстоятельно побеседовать с Карлом Федоровичем наедине. И хотя Фукс позднее говорил, то он не смог «в полной мере» удовлетворить любознательность поэта, Пушкин надолго запомнил беседу с ним. Он с искренним уважением отзывался о К.Ф. Фуксе как о «человеке столь же ученом, как и любезном». Поэт счел своим долгом публично выразить казанскому профессору благодарность за полученные от него «многие любопытные известия».

Из всего, что ему сообщил в тот вечер Карл Федорович, Пушкина особенно заинтересовало бытовавшее в Казани предание о счастливом спасении некоего пастора.

Как рассказывали казанские старожилы, добросердечный пастор всегда подавал милостыню колоднику, которого в цепях водили по городским улицам: то был беглый казак, содержавшийся в остроге. И вот что случилось с пастором в день взятия Казани:

«Во время казанского пожара он был приведен к Пугачеву; самозванец узнал его… Бедный пастор ожидал смерти. Пугачев принял его ласково и пожаловал в полковники. Пастор-полковник посажен был верхом на башкирскую лошадь. Он сопровождал бегство Пугачева, и несколько дней уже спустя, отстал от него и возвратился в Казань».

История с пастором не случайно привлекла внимание поэта. В ней он увидел нечто очень важное, так же, как и в рассказе о молодом казаке, который не осмелился поднять руку на мать и ее дитя. Для Пушкина это было знаком того, что человечность и совестливость не вполне угасла в душах, одичавших от кровавого угара бунта.

Предание о Пугачеве, который, движимый чувством благодарности, захотел отплатить добром за добро, было в глазах Пушкина очень важным свидетельством. Он упомянет о нем в своем историческом труде, сделав при этом ссылку на профессора медицины К.Ф. Фукса как на авторитетного свидетеля.

Услышанный в Казани рассказ о спасении пастора подсказал поэту и некую важную психологическую подробность. Пушкин вспомнит о ней, когда он вплотную займется своим романом «Капитанская дочка» и будет обдумывать сцену казни в Белгородской крепости: в его романе Пугачев спасет молодого офицера от виселицы, потому что узнает в нем того, кто оказал ему однажды услугу.

Как видим, казанские впечатления отзовутся и в «Истории Пугачева», и позднее — в «Капитанской дочке», где в художественно изображенной форме возникнет сцена узнавания, а поразившее поэта предание о благодарности Пугачева станет важнейшим сюжетообразующим мотивом.

Карл Федорович Фукс, почувствовав в ходе разговора, как живо поэт интересуется подлинными свидетельствами, предлагает ему посетить 79-летнего купца Крупенникова, который хорошо помнил день захвата Казани пугачевцами.

Доктор Фукс повез Пушкина на главную улицу города — Воскресенскую, где против здания университета стоял добротный двухэтажный каменный дом Л.Ф. Крупенникова. Купец 1-й гильдии Крупенников немало преуспел. Он к этому времени стал владельцем Троицкой мельницы и кожевенного завода, откуда обозы с великолепными козловыми кожами направлялись в Китай в обмен на высокосортный китайский чай, которым Крупенников весьма прибыльно торговал в Казани и на Нижегородской ярмарке.

В 1774 году Леонтию Крупенникову было лет 19 или 20, и он на всю жизнь запомнил ту ночь, когда захваченная восставшими Казань запылала с разных концов и им пришлось, спасаясь от огня, бежать за пределы города в сторону Арского поля.

В бумагах поэта не сохранилось никаких помет, связанных с рассказом Леонтия Филипповича Крупенникова. Возможно, Пушкин ничего и не записывал, а только слушал. Рассказ старика Крупенникова, даже если он не был столь живым и красочным, как вчерашнее повествование В.П. Бабина, несомненно помог поэту представить себе ужас мирных жителей, внезапно оказавшихся во власти насильников и грабителей.

Восстановить этот рассказ удается по записи, сделанной позднее К.Ф. Фуксом. Крупенников, вспоминая, в каком страхе они были, сказал Пушкину, что, когда он увидел самого Пугачева, ехавшего им навстречу верхом в сопровождении пятидесяти казаков, одетых в длинные синие кафтаны, он «от испуга» крепко зажмурил глаза.

Так в этот вечер поэту удалось услышать воспоминания еще одного очевидца событий 1774 года.

От Крупенникова Фукс снова привез Пушкина к себе домой. По словам Александры Андреевны, поэт от души благодарил ее мужа. Пушкин сказал ему: «Как вы добры, Карл Федорович!» Он добавил, что в Петербурге не умеют так сердечно принимать приезжающих из провинции гостей.

Пушкин, приглашенный к ужину, остается у Фуксов.

К.Ф. Фукс уехал к больному, и Пушкин беседовал с хозяйкой дома. Разговор был обстоятельный. В какой-то момент тон разговора изменился. До сих пор Пушкин вел беседу в тоне светской любезности, стараясь не задеть самолюбия хозяйки дома. Но когда речь зашла о литературных делах, он, может быть неожиданно для самого себя, разговорился. Но при этом просил Александру Андреевну, чтобы никто не узнал подробности их беседы. Это было правило, давно им принятое: Пушкин не хотел, чтобы оценки и мнения, высказанные им в частном разговоре, становились поводом для обид и перебранок на российском Парнасе. А.А. Фукс исполнила его просьбу, и самую интересную часть своей беседы с поэтом она опустила в своих воспоминаниях.

В 10 часов вечера К.Ф. Фукс приехал вместе с Э.П. Перцовым, за которым он заехал, возвращаясь домой от больного. Карл Федорович привез его к ужину, зная, что тот рад будет провести вечер с Пушкиным.

За ужином, по словам А.А. Фукс, зашла речь о магнетизме и других таинственных, непостижимых явлениях природы. Видимо, Пушкин не случайно завел этот разговор с профессором естественных наук. Завязался какой-то очень заинтересовавший поэта спор.

Пушкин настойчиво возвращался в этот вечер все к той же теме: к неразгаданным тайнам природы. Рассказал он о гадании г-жи Кирхгоф, о ее предсказании «неестественной» смерти.

В тот вечер Пушкин был под сильным впечатлением всего, что ему пришлось услышать в последние два дня. Потом, в Болдине, сидя за своим рабочим столом, он будет писать об этих событиях с беспристрастием историка. Но тогда, у Фуксов, Пушкин, видимо, был глубоко взволнован. Он услышал в эти дни о мученической гибели тысяч людей, на которых обрушился внезапный удар судьбы. Он беседовал с теми, кто чудом избежал смерти. Может быть, все это и обратило его вновь к размышлениям, которые всегда его занимали: о роли случая в судьбе человека, о непостижимости Промысла и роковых тайнах бытия.

Поэт очень поздно засиделся у Фуксов, хотя и собирался завтра выехать «до света».

Пушкин пробыл в Казани всего два дня. Но благодаря воспоминаниям казанских старожилов, мы знаем о них гораздо больше, чем о всех предыдущих днях его путешествия.

8 сентября. Пятница.

На рассвете перед отъездом из Казани Пушкин пишет короткое письмо к жене, обещая ей подробно написать из Симбирска. Поэт прощается с Боратынским, который приехал из Каймар рано поутру, чтобы успеть увидеться с ним.

Пушкин наскоро пишет благодарственную записку А.А. Фукс и сообщает ей свой петербургский адрес. В дальнейшем поэт поддерживал переписку с А.А. Фукс. Его письма были сдержанно-любезны, ее — неумеренно-восторженны. Однако когда Пушкин получил от Александры Андреевны Фукс ее этнографические очерки, он оценил их по достоинству. Впоследствии поэт предложил ей сотрудничать в своем «Современнике».

В седьмом часу утра поэт трогается в путь.

Весь этот день Пушкин провел в дороге, делая около 10 верст в час и меняя лошадей каждые 20−25 верст.

От Казани до Симбирска через Буинск было около 205 верст, но поэт, по всей вероятности, поехал через Лаишев.

Существует местное предание о том, что на этой почтовой станции у поэта произошло столкновение со смотрителем, который не сразу дал ему лошадей, полагая, что проезжающий титулярный советник может и подождать. Ничего не сказала смотрителю и фамилия Пушкина. Она вызвала только вопрос, не родственник ли он местному помещику Мусину-Пушкину. Пушкин вспылил и, как рассказывали, произнес экспромт:

Лошади были поданы, и поэт поспешил дальше. Путь через Лаишев, Спасск, Булгары, Тетюши, Б. Тарханы был длиннее (около 240 верст). Есть предположение, что Пушкин избрал более длинную дорогу, чтобы осмотреть в окрестностях села Булгары сохранившиеся там следы древней столицы бывшего Булгарского царства. Если поэт заночевал в Спасске, то он должен был попасть в Булгары наутро.

9 сентября. Суббота.

Пушкин в пути. По-видимому, утром или днем поэт переправляется на правый берег Волги, делает остановку на почтовой станции Тетюши и, следуя через деревню Б. Тарханы и село Вышки, подъезжает к Симбирску.

Источник: Музеи Татарстана