В одной притче грешник спрашивает священника что ему, грешнику, делать, если он пал в глазах бога. «Подняться», — отвечает ему священник. «А если я паду еще раз?» — не отступает грешник. «Опять подняться», — говорит священник. «Так доколе же мне подниматься?!» — восклицает грешник. «Пока будешь падать, придется и подниматься». Наверное, в этом и заключается смысл человеческого в нас — мы умеем подниматься. Так называемое современное искусство раз за разом опрокидывает нас в лужу пошлости, но каким-то образом нам удается раз за разом из нее подниматься. Чудо не в том, что человек способен на зло, а в том, что он может делать добро.

Виталий Третьяков. ВОРОНКА НЕВЕЖЕСТВА, или «ПИПЕЦ»

«Есть такой психологический феномен, который я называю воронкой пошлости и невежества. Если в компании ведущих умную беседу интеллектуалов случайно окажется пошляк и невежда, он просто не сможет поддержать разговор и будет молчать. Но если в среду пошляков и невежд, рассказывающих скабрезные анекдоты, попадет интеллигент или интеллектуал, то минут через десять-пятнадцать он, будто потеряв свою идентичность, присоединится к рассказчикам и словом, и реакцией. Движения вверх не происходит. Падение вниз — почти всегда".

В антиутопии Олдоса Хаксли идея конвейерного производства доведена до логического завершения — в новом, чудном мире на специальных фабриках выращивают людей, которые от рождения предназначены занять свое место в идеальном механизме идеального общества. Действительно, зачем учить ребенка грамоте, если ему предназначено всю жизнь проработать лифтером? Он должен лишь нажимать на нужные кнопки лифта и воспринимать свою работу как величайшее счастье своей жизни. Хаксли подметил важную черту — человек излишен по своей природе. В рамках корпорации полнота человека абсолютно не нужна. Более того, она мешает. Человек в современном мире экономики — функция. Сложная, очень сложная, но функция. И все, что мешает достоверно рассчитать эту функцию, вредит экономике.

Нина Важдаева. Корпоративная эклектика

«Инноваторов в России все больше. Часто это руководители новой формации — несколько высших образований, многие учились за границей, ездят туда обмениваться опытом с зарубежными коллегами. А у тех есть чем поделиться в плане оригинального управления персоналом. У иностранцев огромный опыт. Например, весной 2008 года сотрудникам завода Honda в британском Суиндоне запретили есть фрукты и пирожные на работе. Даже шоколадки им разрешалось есть только те, в которых нет бисквитной основы. Руководство почему-то решило, что бисквит помешает работникам выдавать потребителю продукт высшего качества».

Совсем недавно в Интернет-пространстве произошел казус — один из мэтров отечественной литературы, отвечая на вопросы «Новой газеты», высказался в том смысле, что генерал Власов — «сложное явление в истории». Данный эвфемизм, как поняло большинство читателей, означал то, что Власов никакой не предатель, а всего лишь борец с тоталитарным режимом. Можно многое сказать на тему, что, мол, последовательный либерализм приводит к искажению не только фактического, но и нравственного переживания истории своего народа. И это мэтру многие сказали — в лицо ли, в отзывах на интервью, но сказали.

Но кажется мне, что за столь странной фразой кроется даже не столько политические убеждения уважаемого писателя, сколько человеческая усталость. Как в знаменитой фразе из кино: «Караул устал». Устал настолько, что даже факт предательства уже не вызывает ни малейшего желания ни осуждать, ни одобрять, а позволяет лишь отделать дежурной фразой о «сложности явления». Сколько же в нашей истории таких сложных, не в переносном, а в подлинном смысле, сложных явлений. Но печально, что редко у кого хватает сил объективно, непредвзято разобраться в них. Караул устал. Не выдержал напряжения нравственных сил.

Сергей Черняховский. Проблема Сталина

«Мобилизационный стиль требовал не только постоянного напряжения — он требовал постоянной готовности к подвигу, реальной готовности к героизму, то есть совершению поступков, за которые ты платишь самим собой, но которые служат тому большему, что ты имеешь в себе, нежели твое биологическое существование. Иначе гов
оря, этот стиль требовал быть и постоянно оставаться человеком, отличие которого от животного в первую очередь в том, что человек имеет нечто, за что он готов умереть, а животное — не имеет. Требовал все время подстегивать самого себя, все время не давать возобладать над собой биологическому, стремящемуся стать хозяином твоей социальной оболочки — и подчинить себе твою интеллектуальную сущность».