Закия Икрамовна, почему Вы начали заниматься именно ценными бумагами?
Ценными бумагами я начала заниматься от безысходности, от нищеты, нужно было научиться зарабатывать деньги. В 1993 году я работала юрисконсультом на ГТС. Тогда все было по бартеру и взаимозачетам, поэтому, чтобы купить телефонные станции, нужны были «живые» деньги, ведь зарубежные производители, такие как «Nokia» или «Siemens», не работали по нашим схемам. Как раз в это время образовалось Министерство связи республики, и перед ним остро встала проблема: где взять наличные деньги?
Тогда меня отправили в командировку в компанию «Уралсвязьинформ» в Перми, которая еще в 1991 году выпустила денежный займ, на средства от которого покупались телефонные станции, а погашение облигации происходило путем установки телефона. Схема была интересной. Мне там все объяснили, показали. Меня поразило то, что в «Уралсвязьинформ» шли «живые» деньги.
В Перми мне сказали, что в республике нужно открыть свою инвестиционную компанию, потому что ГТС обязана оказывать услуги связи, а не работать с ценными бумагами. Этим может заниматься только организация, имеющая лицензию.
И вот тут, наверное, помог случай. Мне пришлось изучать законодательство о рынке ценных бумаг, хотя тогда не было определенного закона, было лишь положение об акционерных обществах. В итоге было решено создать собственную инвестиционную компанию. Мне предложили ее зарегистрировать. Я по образованию юрист, поэтому все сделала сама. Ну, а чтобы стать генеральным директором, мне пришлось сдавать экзамен в Министерстве финансов России по рынку ценных бумаг. Это было нелегко. У меня гуманитарное образование, а нужно было знать методику расчета, методику погашения займов. Я получила аттестат специалиста по ценным бумагам. Благодаря этому документу, я стала гендиректором компании.
Как же буквально на пустом месте стал осуществляться выпуск первых облигаций?
Это была еще одна проблема. Нужна была специальная бумага с водяными знаками, на простой облигации не выпустишь. Мне пришлось прочитать горы нормативно-правовой литературы. Тогда компьютеров не было, и я сама набирала дома на печатной машинке первые тексты. А затем регистрацию ценных бумаг пришлось пройти в Минфине России. От того, что мне с самого начала пришлось все пройти самой, я знаю всю методологию работы. В то время установить телефон было сложно. Я сама стояла в очереди 10 лет. Тогда рыночного механизма в стране не было, и казалось ненормальным то, что человек мог заплатить большие деньги и провести телефон.
Первый выпуск ценных бумаг у нас был всего на 5 миллиардов рублей, но всем казалось, что собрать эту сумму будет нереально. Одна облигация стоила 15 миллионов (тогда были миллионы). Но опасения оказались напрасными: народ повалил, всем нужны были телефоны, поэтому те, у кого были деньги, стали покупать облигационные займы. Годовой план мы собрали за два с половиной месяца. А потом этот механизм отрегулировался, мы открыли филиалы по республике, сейчас открыли в Караганде. И если в 1995 году в компании работали 3 человека, то сейчас их 100. За эти годы мы собрали более 500 миллионов денежных средств.
Как на «Элемтэ» сказался дефолт?
Удивительно, но денежные потоки в первые две недели после дефолта у нас увеличились. Многие банки разорились, ведь тогда выгодно было вкладывать деньги в имущество, технику, чтобы они «не прогорели». А телефонные займы были определенной гарантией, товарным обязательством, ведь тебе установят телефон, а это уже твое имущество, которое не обесценится.
Вы открыли фондовые центры. Насколько они востребованы населением, ведь многие даже не знают, что это такое?
Осваивать фондовый рынок мы начали четыре года назад. Это, наверное, моя женская интуиция, после дефолта все было дешево, и я решила, что нужно выходить на рынок. Как раз появились деньги, и я очень дешево купила терминалы. Сегодня там одно место стоит около 25 тысяч долларов, а тогда я все купила за 500 тысяч рублей. Это была удача — мы окупились за полгода.
Сейчас от всех наших фондовых центров отдача хорошая — народ идет. С приходом Путина платежеспособность населения увеличилась, экономическое положение стабилизировалось, поэтому люди предпочитают не вкладывать лишние деньги в банки, а играть на фондовом рынке.
На ценных бумагах можно очень хорошо заработать. Да, это рискованно: сегодня проиграл, завтра выиграл…
Но доход от них может составлять 120−200%. В этом году наши ребята сделали по 50−60%. Ни один банк таких процентов не дает. У нас есть клиенты, которые нигде не работают, а просто живут на фондовом рынке. Результаты нашего маркетингового исследования показали, что все наши клиенты имеют высшее образование, среди них много кандидатов наук. Управление деньгами все-таки требует ума. Многие клиенты уже сами научились работать на рынке ценных бумаг, и из них мы теперь выбираем наших будущих коллег.
Закия Икрамовна, Вы сами играете на фондовом рынке?
Нет, я сразу все проиграю. Я по натуре игрок, но на бирже не играю. Мои деньги в компании, я оформила доверительную, и с ними работают профессиональные трейдеры, которые ежемесячно мне отчитываются. Они могут и проиграть, но я знаю, что не сегодня-завтра ситуация уже изменится к лучшему. Просто нужно знать, когда что делать. Но ни банкам, ни другим компаниям я не доверяю.
Бывает, иногда мои ребята приходят, смотрят на меня, как на маму, которая должна что-то посоветовать: что делать? продавать или покупать? Тут, наверное, опять срабатывает мое чутье предпринимателя. У нас было несколько ситуаций, когда я интуитивно решала: продать или, наоборот, купить, и мое решение оказывалось верным. Так мы выходили из положения.
Руководитель-женщина отличается от руководителя мужчины?
Несомненно. Пусть на меня не обижаются мужчины, но я считаю, что женщины более ответственны. У нас в «Элемтэ» 90% женщин. Я не феминистка и нормально отношусь к мужчинам. Мне кажется, что они более жесткие, суровые, хотя меня тоже считают такой. А я эмоциональная, иногда могу расплакаться… Кстати, заметьте, что мужчину-руководителя всегда окружают женщины, которые выполняют рутинную работу. Да, конечно, мужчина — это гений, ум, но у меня на этот счет своя точка зрения.
Качества руководителя как-то сказываются на семейных отношениях?
Моя дочь похожа на меня. Скорее всего, больше она влияет на меня, чем я на нее. С мужем мы прожили 25 лет, а два года назад развелись. Может быть, это результат того, что мы оба по натуре лидеры. Друзья говорят, что я попала «в яблочко», нашла свою нишу благодаря удачному стечению обстоятельств. Никто не признает, что создание и становление компании — большой труд. Возможно, из-за того, что я состоялась как руководитель, как общественно значимый человек, и распалась наша семья.
Кем Вы хотели стать в детстве?
Учителем литературы. У нас в роду все учителя. В десятом классе я вдруг решила, что нужно ловить преступников и захотела стать следователем. Желание было настолько велико, что я спала и видела себя следователем. После школы я два года подряд поступала на юрфак. Было нелегко, ведь я не казанская. После окончания университета я год работала следователем, а потом адвокатом. Но сейчас я занимаюсь любимым делом — ведь это мое детище…
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: