Валерий Исаакович, ваша трудовая биография видится состоящей из трех больших этапов. Первый — работа в «Татнефти», где вы прошли путь от молодого специалиста до главного инженера, второй — работа в союзном штабе отрасли и, наконец, третий — еще одно пришествие в Татарстан уже в качестве руководителя «РИТЭКа».
Да, все верно. Только вот эти этапы невозможно разделить. Это как бы три серии одного фильма. Конечно, двадцать лет работы в «Татнефти» — самый, пожалуй, значимый отрезок жизни. Но и затем, работая в министерстве, мне постоянно приходилось заниматься развитием добычи нефти в Татарии. Республике всегда отводилось высокое место в министерских приоритетах. И не только как крупному добывающему региону, но и как академии нефтяного дела. Мы очень часто проводили здесь совещания по анализу состояния разработки месторождений, потому что опыт Татарии в этом отношении уникален. Здесь впервые была реализована генеральная схема комплексного освоения Ромашкинского и других месторождений, и это имело бесценное значение для всей страны.
В частности, когда пришлось решать вопросы развития нефтедобычи Западной Сибири, опыт «Татнефти» оказался как нельзя кстати. И за эту помощь мы очень благодарны татарским нефтяникам. «Татнефть» очень много сделала для развития социальной сферы этих территорий и, само собой, — для развития производства.
Ну, а в новейшей истории «РИТЭК» работает в Татарстане уже более 10 лет, занимаясь как собственно добычей, так и развитием производства, поиском и разведкой. Сегодня у нас в Татарстане четыре лицензионных участка, на которых ведутся поисково-разведочные работы с применением современных методов. В том числе биологических.
Можно об этом чуть подробнее? Биологические методы поиска полезных ископаемых — это звучит необычно, на грани колдовства.
Нет, никакой мистики. Просто нефтяные месторождения на самом деле «дышат». Современные приборы позволяют улавливать это «дыхание». Наличие углеводородных соединений над поверхностью земли позволяет нам судить о присутствии месторождения.
И что же, так можно отыскать новые месторождения?
«РИТЭК» их уже находит. Развитие добычи в Прикамской зоне — сейчас передний край нашей работы в Татарстане. Нам удалось обнаружить немалые запасы нефти и под парком, и под рекой, и под самим городом Набережные Челны. Теперь планируем бурение горизонтальных скважин в эти залежи. Надеемся уже в 2005 году получить нефть из этих заповедных и ранее недоступных мест.
У нефтепроводчиков есть технология наклонно-направленного бурения, применяемая для преодоления препятствий. Технология горизонтального бурения похожа на нее?
Похожа. Примерно так же, как работа столяра похожа на работу плотника. Представьте себе, мы работаем на глубине трех километров с навигационным оборудованием, которое сравнимо с аппаратурой навигации в космосе. Горизонтальный участок бурения может достигать в длину километра, и, заметьте, работаем при этом в пласте толщиной всего пять-шесть метров.
Как же можно попасть с поверхности в такое «игольное ушко»?
Вот об этом и речь, когда я сравниваю работу плотника и столяра. У нас очень тонкие операции. Не только потому, что управляем движением бура на глубине трех километров. Сама траектория его движения может быть и горизонтальной, и наклонной, и, если хотите, синусоидной. Ведь часто имеем дело с месторождениями, где нефть располагается в двух пластах. Так вот, горизонтальная скважина имеет возможность захватить оба пласта. То есть для правильного понимания надо называть ее не горизонтальной, а управляемой. Такая скважина направляется человеком точно туда, куда надо.
Валерий Исаакович, следующий вопрос скорее мировоззренческий. Одни экономисты считают, что нефть — это Божий дар, который спасает Россию в тяжелые времена. Другие, наоборот, полагают, что нефть — это наркотик, который порождает эйфорию, но работать отучает. Что же являет собой нефть, на ваш взгляд?
Я считаю, что нефть — это Божий дар, которым мы плохо распоряжаемся. Мировое экономическое пространство объективно требует развития экспорта российских сырьевых ресурсов. Вопрос в том, чтобы эффективно пользоваться теми преимуществами, которые дают природа и время. Приведу пример. Выход нефтяного Татарстана на передовые позиции в послевоенные годы сыграл решающую роль в развитии целых отраслей промышленности. И авиация, и перевод железнодорожной тяги с угля на дизельное топливо, и получение мазута для судовых двигателей — все это дало мощный импульс к развитию экономики страны. Послевоенное восстановление нашего народного хозяйства, по сути дела, базировалось на татарстанской нефти. Эта нефть — не просто Божий дар, а дважды Божий дар. Такие гигантские месторождения в центральной части страны, при наличии развитой инфраструктуры, с близостью к объектам переработки — просто не имели аналогов в мире.
Но возникает вопрос: а в полной ли мере были использованы предоставленные возможности впоследствии? Здесь я вынужден сказать — нет. Потому, что основой экономического благополучия любого развитого государства является машиностроение, а вот для его развития мы использовали наши экспортные возможности далеко не в полной мере. Отечественное машиностроение заметно отстает от мирового уровня. И вместо того, чтобы его развивать, из нефтяных денег создаются гигантские резервные фонды, Россия «маринует» деньги в чужих банках. Худшее применение нефтяных доходов трудно придумать, да!
К сожалению, государственной политики в области нефти у нас просто нет. Правительство руководствуется конъюнктурой. Сегодня цена такая, значит, условия — такие. Завтра цена изменилась — появились новые условия. В Соединенных Штатах Америки я держал в руках закон о нефти. Два объемных фолианта. А в них до мельчайших деталей расписано все существование нефтяного предприятия. Довелось мне побывать и на одном из норвежских месторождений в Северном море. Было это как раз в ту пору, когда резко упали цены на нефть, до 8 — 10 долларов за баррель. А промысел в Северном море — это грандиозное сооружение, очень дорогое в строительстве и очень затратное в эксплуатации. Мы спрашивали норвежцев: «У вас же огромная себестоимость, как вы выживаете при падении цен?» А они говорят: «Мы об этом и не думаем. У нас есть закон, который регулирует налоги в зависимости от мировых цен. Если цены падают, то и налоги снижаются таким образом, чтобы мы имели примерно тот же уровень рентабельности».
Иначе говоря, в этих странах государство настолько заинтересовано в развитии нефтяного комплекса, что в своем законодательстве описывает все возможные ситуации, и этот закон безукоризненно исполняется. У нас, к сожалению, и близко такого нет.
У нас есть нефтяные гиганты вроде «ЛУКойла» или «Татнефти» и есть малые компании, которые в случае успеха растут, а в случае неудачи исчезают. Насколько вообще перспективен малый бизнес в нефтяной отрасли?
Очень перспективен. Скажу больше — он неизбежен. Хотя нынешнее развитие малого нефтяного бизнеса у нас идет не благодаря, а вопреки сложившимся условиям. Но если мы обратимся к мировому опыту, то увидим, что, например, в США в нефтяном бизнесе действуют тысячи малых предприятий. В свое время наше телевидение транслировало телесериал, страсти в котором кипели вокруг того, что у главной героини украли нефтяную скважину. И весь сюжет построен на попытках эту скважину вернуть. Не берусь судить о художественных достоинствах фильма. Но вот в его фактологической основе заложена большая правда. Среди многочисленных контракторов, действующих на месторождениях, есть такие, которые владеют одной, двумя или несколькими скважинами. Множество таких малых предприятий как раз и создает так называемый средний класс достаточно обеспеченного населения. Это и составляет основное содержание современного развития экономики. У нас, к сожалению, это дело пока недооценивается.
А вот опыт Татарстана в этом вопросе имеет огромное значение. Президент республики М. Шаймиев провел линию на создание малых предприятий в нефтяном бизнесе. И сегодня они существенно пополняют бюджетную копилку. Если говорить о России в целом, то малые предприятия выходили на суммарную добычу более 30 миллионов тонн в год. То есть давали около 10 процентов общей добычи. Сейчас эта доля снижается из-за неблагоприятного экономического климата. А ведь у этих предприятий есть огромное преимущество перед крупными компаниями: они более динамичны, более восприимчивы к инновационным предложениям. Для того чтобы выжить, они вынуждены хватать все новое, что позволяет им снижать затраты и успешно конкурировать с большими компаниями. Малые компании — кладезь нового опыта, новой практики. По сути дела, они являются инициаторами технического развития всей отрасли. Нам на государственном уровне еще только предстоит дойти до понимания этой истины. Я могу достаточно уверенно рассуждать на эту тему потому, что и «РИТЭК» начинался как малое предприятие.
А как вообще появилась идея его создания? В чем был смысл?
— Группа энтузиастов, к числу которых относится и ваш покорный слуга, в 1992 году пришла к выводу, что многие проблемы нефтяной отрасли связаны не с финансовым кризисом, а с кризисом инновационным. Пришло понимание того факта, что применение стародавних технологий при любых капитальных вложениях не даст эффекта. Отстали мы от мира по очень многим параметрам.
Почему так произошло? Может быть, потому, что нефть лежала на поверхности и можно было черпать ее, не сильно напрягая мозги?
Нет, не поэтому. Просто плановая экономика решала проблемы развития очень просто. Если в госбюджете предусмотрели ввод нескольких месторождений, то ты их и вводил. А если не предусмотрели, то все и лежало, ждало своего часа. Вы, возможно, помните, что появление всего нового тогда непременно называли «внедрением». Слово это само по себе предполагает некое сопротивление. И вот это сопротивление встречало любое новое техническое решение. В результате многие из них годами пылились на полке. Главная беда была в том, что сама плановая экономика работала против научно-технического прогресса.
На моей памяти то время, когда нефть стоила 10 рублей за тонну, потом — 25. В десять раз дешевле газировки! Хотя уровень приведенных затрат был многократно выше. А если судить по цене продуктов переработки, то эффект от нефти вообще выглядел как 1 к 100. И вот когда начинали считать экономический эффект от внедрения новых технологий, например от применения химических реагентов для повышения нефтеотдачи, то получалось, что эти мероприятия никогда не окупятся.
Из-за того, что цена нефти была искусственно занижена?
Конечно. Все это понимали, но формулы расчета экономической эффективности оставались прежними. В бытность мою руководителем Главного планово-экономического управления Миннефтепрома нам удалось «пробить» в правительстве принципиально важный показатель — так называемый «критерий народнохозяйственной эффективности». Нам разрешили установить его в размере 60 рублей за тонну нефти. Разумеется, такая цена применялась только при расчетах экономической эффективности и целесообразности ввода новых месторождений, реализации новых технологических проектов. Только тогда что-то немного сдвинулось с места и удалось продвинуть некоторые новые проекты. В целом же перевернутая экономика мешала прогрессу. И если говорить о стимулах, то ими тогда были только такие абстракции, как патриотизм, долг гражданина, партийная совесть. Иных стимулов не было.
А сейчас какие стимулы работают?
Теперь живем за счет инноваций. Другого выхода просто нет. Когда создавалась компания «РИТЭК», у нас было 17 миллионов рублей, которые дали учредители, и — все. Рассчитывать можно было только на себя. Мы выбрали такое направление работы, как реанимация простаивающих скважин. Их у нефтяников и сейчас еще довольно много. Имея новые технологии, мы предложили ряду нефтедобывающих предприятий, в том числе и «Татнефти», схему сотрудничества, выгодную во всех отношениях. Простаивающая скважина дает одни убытки — надо платить амортизацию, налоги, как-то ее содержать. Все это «РИТЭК» брал на себя. Скважину восстанавливали и с использованием новых технологий повышали ее продуктивность. До остановки она давала 10 тонн в сутки, после восстановления стала давать 20 тонн. Согласно схеме первые десять тонн мы отдаем владельцу, а оставшиеся десять — составляют экономическую основу нашего развития. По такой схеме мы работали и в Татарстане, и в Сибири.
За последние годы нефтяные компании вышли из кризиса и теперь уже могут решать проблемы роста добычи без помощи таких инновационных компаний, как «РИТЭК». Но за это время и мы подросли. Участвовали в тендерах и получили свои месторождения. У нас сегодня 30 лицензий на разработку нефтеносных участков. В следующем году планируем перейти рубеж добычи в 4 миллиона тонн. То есть уже стали средней добывающей компанией. Но инновационной составляющей своей работы не потеряли. Сегодня интеллектуальная собственность компании в виде изобретений, патентов, ноу-хау составляет 155 миллионов долларов.
Стоимость интеллекта — вещь трудно представимая…
На самом деле все просто. В России существует специальная организация, которая производит оценку интеллектуальной собственности. Мы представляем туда свои материалы, расчеты экономической эффективности от внедрения той или иной технологии, и этот комитет дает нам сертификат, подтверждающий стоимость нашего ноу-хау.
И в случае его продажи на эту оценку можно опираться?
Совершенно верно. Когда к нам приходят и говорят, что заинтересованы в наших технологиях, мы отвечаем просто: покупайте.
Для «старых» добывающих регионов, в частности, для Татарстана принципиально важен вопрос повышения нефтеотдачи. Оставлять в недрах половину имеющейся там нефти как-то обидно. Ваши технологические новации способны помочь в решении этого вопроса?
Во-первых, неизвлекаемыми пока остаются не 50, а все 70 процентов залежей. И, разумеется, повышение нефтеотдачи — одно из главных направлений и нефтяной науки, и инновационных предприятий. Например, есть у нас технология закачки РИТИНа. Мы сами изготавливаем этот полимер. Проводим его облучение в ядерном поле, в результате он приобретает замечательные свойства. Вот представьте себе: есть нижний нефтеносный пласт, куда мы закачиваем воду для вытеснения нефти на поверхность. И есть верхний пласт, куда вода в силу закона всемирного тяготения не попадает. Не удается ее закачать и в силу геологических причин, проницаемость грунта не позволяет. В итоге нефть в нем оказывается как бы законсервированной и неизвлекаемой. Закачав РИТИН, мы создаем барьер, который вынуждает воду перемещаться в верхний пласт и вытеснять из него нефть на поверхность земли. Этот метод сейчас широко применяем в Татарстане. «Татнефть» передала нам в эксплуатацию третий блок Павловской площади. Наш промысел добывает там 170 тысяч тонн нефти. А когда мы принимали это участок, добыча на нем составляла только 50 тысяч тонн. Именно за счет новых методов удалось поднять добычу более чем в три раза.
Все это очень интересно, но давайте закончим с чисто «нефтяными» вопросами. Много говорят о вашей благотворительной деятельности. Ковалевский православный детский дом, помощь ученым, художникам — зачем вам это?
Трудный вопрос. Как отвечать на него, не знаю… Наверное, я так устроен, так воспитан. Считаю, что, видя сегодняшние проблемы в культуре, в образовании, любой человек в меру своих возможностей должен принять участие в их решении. Вот я вам покажу фотографию наших крестниц. У «РИТЭКа» в Тюмени есть пять дочек. У девочек погибли родители. И «РИТЭК» их удочерил. Для их общего дома мы купили и соединили две квартиры, наняли гувернанток, платим пенсии… Вот постоянно приходится слышать, что рождаемость в стране падает, численность населения сокращается. А тут — пять будущих матерей оказались за бортом жизни. Мы их защитили. Одну в этом году уже замуж выдали. Лариса вчера звонила, рассказывала, как складывается ее новая, взрослая жизнь.
Или взять нефтяное образование. В нем же масса проблем! Их решение — задача государственной важности.
Если можно, расскажите подробнее о вашей работе в качестве профессора Российского государственного университета нефти и газа имени Губкина.
В контексте нашего разговора уместнее говорить не о работе профессора, хотя я иногда и читаю лекции студентам. Более важной мне представляется работа попечительского совета этого вуза. Мы пригласили в этот совет представителей всех нефтяных компаний. Создан попечительский фонд, который на 30 — 40 процентов покрывает потребности института в финансировании. Теперь находятся деньги и на капитальный ремонт, и на развитие материальной базы, и на повышение крайне низких ставок преподавателей. Это очень важный момент — сохранение главной кузницы нефтяных кадров страны. Кроме того, «РИТЭК» ежегодно присуждает десять грантов по 1000 долларов за научно-исследовательские разработки. Ежегодно в Рождество мы проводим торжественную церемонию их вручения. Важно еще и то, что нашему примеру последовали другие компании, в том числе зарубежные. В частности, широко известный в мировом нефтяном бизнесе Джозеф Станислав, президент американской консалтинговой фирмы — Кембриджской энергетической компании, также ежегодно вручает свои гранты особо отличившимся студентам, аспирантам и преподавателям Губкинского университета.
Кстати, сотрудничество с его учеными приносит результаты. В прошлом году мы совместно с Губкинским университетом получили государственную премию за разработку технологии специальных гидроразрывов. Вместе разрабатываем химические реагенты. Ученые постоянно заинтересованы в результатах своих изысканий, в развитии тех методов, которые мы вместе внедряем в практику. У нас существует система бонусов, благодаря которой эти люди с каждой тонны нефти, добытой благодаря их исследованиям, получают определенный доход. Таким образом, «РИТЭКу» удалось радикальным образом изменить сам характер отношений производства и науки.
Вот мы и опять «съехали» на разговор о работе… Чем же вы занимаетесь в свободное время?
Когда оно выпадает, играю с друзьями в преферанс. Или в бильярд. Или в пинг-понг. Вообще, предпочитаю активный образ жизни. Супруга у меня очень любит цветы, разводит их на даче. И каждое воскресенье она водит меня по участку и напоминает, как какой цветок называется, потому что за неделю я успеваю все это забыть.
Как вы познакомились с будущей женой?
Это очень интересно вспомнить. В момент нашего знакомства я уже занимал очень «высокое» общественное положение. Должность моя называлась «мастер бригады по добыче нефти». А персональной машиной был ГАЗ-51. Я не мог позволить себе уронить авторитет и поэтому всегда садился в кабину. А она тряслась в кузове. Потому что была участковым геологом. Вот так, «используя служебное положение», я и нашел себе жену, с которой в этом году мы отметим пятидесятилетие свадьбы. Тамара Ивановна окончила Ленинградский горный институт, геолог по образованию.
Чем заняты ваши дети?
Старшая дочь Лена работает со мной в «РИТЭКе», она финансист. Младшая, Наташа, работает в «ЛУКойле». В общем, обе пошли по стопам отца.
Есть какое-то мудрое изречение, наиболее близкое вам?
Есть. Из Шекспира: «Раздумья делают нас трусами».
Однако порой и подумать не вредно…
Конечно, думать надо всегда. Но не надо раздумья превращать во времяпровождение. Человек, постоянно находящийся в сомнениях, редко реализует свои замыслы. Без конца взвешивая возможные плюсы и минусы, он просто теряет время, необходимое для практической деятельности. Конечно, бессмысленно спорить и с народной мудростью «Семь раз отмерь — один раз отрежь». Но правда жизни расположена где-то между этими крайностями.
Каким образом вы эту правду находили?
Если бы я долго раздумывал, то никогда бы не ввязался в столь тяжелое в России дело, как новые нефтяные технологии. Долгое время мы были какие-то «побочные», «внебрачные» и неправомочные. Пережили пять судебных процессов с налоговой инспекцией. Однако выжили в суровой борьбе!
И последний вопрос, Валерий Исаакович. Приближается ваш юбилей, с которым мы вас сердечно поздравляем. 75 лет — возраст солидный. Откуда берутся силы и на работу, и на благотворительность, и на семейные хлопоты?
Во-первых, спасибо моим родителям — природный потенциал от них, конечно. А кроме того, верно ведь говорят: «Активная жизнь саму жизнь и продлевает».
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: