Разговор с маэстро Абязовым состоялся сразу после репетиции оркестра.
— Рустем Юнусович, как прошла репетиция?
— Мы хорошо поработали.
— Музыканты ведь приходят готовыми, они учат партии дома?
— Это идеальная ситуация, когда все учат дома…
— Вы на репетициях указываете на индивидуальные ошибки музыкантов?
— Конечно. Только на Западе, как правило, нельзя этого делать.
— Там такой закон?
— Такие неписаные правила. Но там музыканты и не дают повода. Если бы наши могли работать на таком же уровне!..
— «Серебряный» сезон «La Primavera» для слушателя стал щедрым на музыкальные дары. Каким он выдался для оркестра? И каковы ваши личные впечатления?
— Сезон был интересный. Поскольку он юбилейный, мы постарались многие концерты сделать необычными. Были и стандартные академические концерты, но при этом очень высокого качества. Жаль, что публика отходит от академизма, слушателям обязательно нужно, чтобы в программе концерта были какие-то «фантики», привлекающие внимание завитушки, не относящиеся к музыке, а без этого им становится скучно ходить на концерты. В чем-то я их понимаю, поскольку классическая музыка достаточно ограничена в своем репертуаре: исполняется небольшое количество произведений из года в год. Безусловно, каждое исполнение — это новое прочтение, но людям, которые не очень в этом разбираются, в общем-то, все равно.
Для того, чтобы классика привлекла публику, есть несколько путей. Один из них — представить уже знакомое произведение в каком-то совершенно потрясающем исполнении. Мы к этому стремимся, но часто для этого обязательно нужен яркий запоминающийся солист. Во-вторых, при всем старании, как известно, нет пророка в своем отечестве, и никто не будет стремиться ходить дважды в месяц на концерты оркестра «La Primavera» или любого другого коллектива, не ожидая услышать (или увидеть) что-то необычное. Люди зачастую не задумываются над тем, что каждый концерт — это новая программа. Во всяком случае, у нас так принято: 25 лет мы существуем, и за это время случаи повторов программ можно буквально пересчитать по пальцам. Произведения, безусловно, повторяются, но в ином музыкальном контексте, потому что идея программы каждый раз новая. Таков один способ привлечь внимание публики — он самый трудный.
Еще один путь — привлечение других видов искусства. Это мы тоже делаем, и получается интересно, иногда просто забавно, а порой очень помогает раскрытию идеи программы. Мы и песочную анимацию, и живопись, и хореографию использовали.
— Разнообразие жанров и музыкальных стилей тоже отличает творчество оркестра «La Primavera».
— Не люблю слово эклектика, склонен к названию полистилистика. Кстати, этот термин ввел в обиход Шнитке, он и сам был сторонником именно такого подхода: его творчество — это в чистом виде полистилистика.
Нам тоже близко это направление: с первых дней мы играли самую разную музыку, соединяя в одной программе, казалось бы, несовместимые сочинения. Причем задача была играть каждое произведение в том стиле, в каком оно должно исполняться. Это очень сложно. Есть оркестры, которые тоже много вещей играют, но все произведения в одном, присущем данному коллективу, стиле. А ведь музыка, скажем, написанная триста лет назад, должна звучать иначе, нежели созданная в наши дни. Мы стараемся эту стилистическую чистоту сохранить, беря за основу традиции эпохи, когда произведение было создано.
— В продолжение темы репертуара — как часто оркестр исполняет музыку современных композиторов?
— Мы много современной музыки играем. Не только наших татарских композиторов, хотя это самый простой вариант: появился оркестр, под него пишется музыка. Еще в 2008 году мы выпустили сборник из трех дисков «Антология сочинений композиторов Татарстана для камерного оркестра». Мы и за границей презентовали этот диск во время концертного тура по Европе.
— Сейчас под оркестр пишут музыку?
— Конечно. У А. Луппова много произведений, в свое время Ш. Тимербулатов писал для нас, Р. Калимуллин, Л. Любовский, С. Зорюкова, Р. Ахиярова, А. Руденко очень много написали для нашего оркестра.
— Как в репертуаре появляются произведения современных зарубежных композиторов?
— В основном это происходит, когда к нам приезжает солист, или мы проводим фестиваль. Скажем, сейчас у нас есть новый фестиваль «L’arte del arco». Мы там много играем новой музыки. Здесь помогают нам наши западные друзья: они предлагают те или иные сочинения. В этом году мы на фестивале играли произведение современного голландского композитора С.И.Йонера — он вообще впервые звучал в России. Произведение было написано специально для скрипача Хьюго Тиччитати, ему посвящено, он его везде играет, а российская премьера состоялась как раз в рамках нашего фестиваля. Кстати, с этим же скрипачом год или два назад мы играли Concerto — cantabile Щедрина, до того никогда в Татарстане не исполнявшийся.
«L’arte del arco» — это отдушина не только для нас, но и в целом для Казани. По большому счету, это на сегодня один из фестивалей, который может по праву называться международным, потому что в числе солистов, как правило, только один человек представляет Россию, а все остальные — иностранцы. Даже Rastrelli Cello Quartet — там вроде все наши, но они уже давно живут в Германии и мыслят по-европейски.
— Как новая музыка воспринимается публикой?
— Публика не любит незнакомую музыку. Слушателей она пугает, им надо прийти и вместе с музыкантами на сцене «насвистывать» знакомую мелодию — тогда они радуются, во всяком случае, у меня такое ощущение.
Мне лично гораздо интереснее слушать новую музыку, поскольку знакомые, пусть даже и очень красивые произведения иногда уже просто невозможно воспринимать в сотый раз.
— Рустем Юнусович, исполнительское искусство меняется со временем, по аналогии, скажем, с актерской игрой, по которой можно определить, в какой временной период сыгран спектакль или снят фильм?
— Думаю, в музыке эволюция более медленная, но она все равно происходит. Конечно, мы не слышали, как играл Паганини, но мне кажется, сейчас любой продвинутый третьекурсник консерватории даст ему фору. То, что Паганини тогда только придумывал и был единственным, кто мог это сыграть — сейчас это уже само собой разумеющееся.
Точно так же как я, когда занимался фехтованием, получил третий разряд, и мне говорили, что Д’Артаньяну вообще делать нечего рядом с современным третьеразрядником.
— Существует казанская исполнительская школа?
— Фортепианная — да.
— В составе оркестра «La Primavera» сколько музыкантов играют со дня его основания?
— Строго с первого дня — один музыкант — это Николай Николаевич Лаптев, а чуть шире — с первых дней — человек 6−7.
— А как происходит обновление состава?
— По-разному. Очень многие уехали, почувствовав силу, научившись играть в оркестре, в Москву, в Испанию, Ирландию, Канаду. Так что, можно сказать, кую кадры для всего мира. И причем мои музыканты везде очень хорошо устраиваются.
В жизни оркестра было несколько переломных ситуаций.
Мы же с 1989 до 1996 года были бесхозными. Нас приютил университет, мы числились университетским оркестром, но официального статуса не имели. И только в 1996 году получили статус муниципального, но к этому времени все, кто играл в оркестре, были устроены на работу: кто-то в оперном, кто-то в симфоническом, а здесь играли для души. Дальше пришлось выбирать: или остаться на прежнем месте работы, или перейти полностью в Примаверу. Тогда поменялось полсостава.
— Как сейчас новые люди приходят в оркестр?
— Во-первых, мы отслеживаем выпускников, в первую очередь, десятилеток. Я ведь сам долго работал в специальной музыкальной школе: десять лет директором, потом вёл оркестровый класс. Далее мы отслеживаем, как ребята себя ведут в консерватории. И, когда у нас освобождается место, мы, как правило, не проводим конкурс, а просто предлагаем и берем, если человек согласен. Пробовали несколько раз открытые конкурсы, но это оказалось неэффективно.
Приезжал дирижер из Люксембурга, а ведь эта страна по территории меньше Казани! Так вот, он рассказывал: у них, когда в симфоническом оркестре освобождается одно место, то конкурс человек двести, со всей Европы, причем это не просто те, кто захотел, а это лучшие из лучших! Вот так обстоят дела в Европе, потому что там есть рынок труда, есть очередь. А здесь этого нет. Здесь люди могут всё бросить и не опасаются остаться без работы.
— Сейчас у ваших музыкантов это основная работа?
— Да, беру только с условием, что наш оркестр — это основная работа.
— Как строится их день?
— С 10 до 14 часов репетиция. Дальше, если нет концерта, то музыканты свободны. По закону полагается еще три часа индивидуальных занятий, то есть семичасовой рабочий день. Требовать от людей строгого соблюдения такого графика не просто. Главное, чтобы они на репетиции приходили, зная свои партии.
— Нынешним составом вы довольны?
— У меня хороший состав сейчас. Много молодых музыкантов. Состав обновился на 50% единовременно в связи с тем, что симфоническому оркестру дали большие гранты, там подняли зарплаты, в консерватории подняли зарплаты, благодаря федеральным грантам, оперный театр подтянулся за ними. А нам муниципалитет ничего не повышал, и народ потянулся туда, где лучше кормят. И их легко понять. Потом ситуация выправилась: у меня состоялась встреча с президентом Татарстана, было увеличено финансирование, и зарплаты у музыкантов сейчас пристойные.
— В оркестре ведь нет второго состава, как выходите из положения в случае форс-мажора?
— Если в группе скрипок, скажем, из шести заболеет один или даже два музыканта, это не критично — сыграют. А если одна пианистка, и она заболела, то приходится искать замену. Но вводить человека со стороны в готовую программу — это очень трудно. Думаю, даже труднее, чем в балете или ином виде искусства, потому что там исполнители все-таки в одном соку варятся, а здесь человек со стороны не знает ни манеры исполнения, ни требований, он все равно будет выбиваться из общего строя.
— А у вас, человека уж точно незаменимого, какие есть секреты хорошей формы?
— Я просто не могу себе позволить заболеть, когда идет работа. Был на больничном только один раз, да и то он выпал на летний период отпусков. Мы поехали в Тунис на неделю с тремя концертами. И последний был очень престижный — мы играли в тунисском колизее, закрывали знаменитый эль-джемский фестиваль, где до нас играли Большой театр, Лионский камерный оркестр, национальный симфонический оркестр Туниса. И вот в день концерта я почувствовал себя плохо, дальше все хуже. К началу выступления, а концерт был в 22 часа, я уже еле стоял на ногах. Но мы выступили блестяще. Я тогда и дирижировал, и играл на скрипке.
Когда играл на сцене, вообще ничего не болело, потому что не до этого было, а когда дирижировал, уже давала о себе знать болезнь. Потом меня еле довели до автобуса. Попутчица-россиянка, пластический хирург, меня посмотрела и сказала, что это аппендицит. А мы первый и последний раз ездили тогда без медицинской страховки. Делать операцию там — 25 тысяч долларов. Помню, я эту женщину спрашиваю, доживу ли до Казани. Она отвечает: «Ну, может быть…»
А ведь у нас еще впереди была дорога: только на следующий день мы вылетели в Москву, ночью — поезд в Казань. Со мной была жена, и, видимо, мне так стало плохо, что она вызвала врачей. Приехала бригада, и в Сергаче мне сделали укол анальгина с димедролом, который противопоказан во время приступа аппендицита.
Наконец, мы приехали в Казань, а поскольку поездка была престижная, на вокзале нас встречало телевидение, и я еще давал интервью. Сразу с вокзала поехали в больницу, и через полчаса я уже лежал на операционном столе.
Вот после этого я две недели не работал, но это было каникулярное время, так что на работе оркестра мой больничный не отразился.
— Звездная болезнь музыкантов — на ваш взгляд, от нее стоит избавляться, или это, наоборот, стимул для саморазвития?
— Нет, это не стимулирует. Проявления звездной болезни мне не симпатичны. Если человек что-то хорошо делает, это здорово, и этим можно гордиться, но выставлять себя в качестве сверхчеловека, мне кажется, не стоит.
У меня в оркестре этого нет. Кто себе может это позволить?! В оркестре всегда главный дирижер. Но и я себе этого не позволяю, потому что мне это совершенно не нужно, да и не очень свойственно.
— Бывает, что музыканты опаздывают на репетицию?
— Бывает. Было время, мы вводили штрафы за опоздание, а потом эти штрафы тратили на какие-то внутренние мероприятия. Однажды я сказал музыкантам, что у меня есть и экономические, и административные рычаги, и если им хочется жить, как на вулкане, то можно их задействовать, но зачем? Проще договориться: музыканты не будут опаздывать, а мне не придётся приводить в действие все эти неприятные механизмы.
— У оркестра «La Primavera» есть свои внутренние традиции?
— Они возникают, затухают. Было время, когда мы встречали старый новый год все вместе много лет подряд. Отмечали закрытие сезона у меня на даче. Постепенно это ушло. И со стороны оркестрантов, и со стороны дирижера приходит понимание, что не всегда нужно это сближение, потому что после того, как посидели за общим столом, иногда возникает неправильное понимание рабочей ситуации. Хотя я никогда не имел ничего против. И сейчас на день рождения каждый из нас, как говорится, накрывает поляну, и все участвуют в празднике, включая меня.
— У вас не возникало желания изменить соотношение творческих и административных функций и больше времени уделять исполнительскому или композиторскому искусству?
— Возникало, и я это даже сделал. Раньше мы были структурным подразделением Национально-культурного центра «Казань», и было только одно административное лицо — директор. А поскольку мне редко везло с директорами, то, как правило, эти функции выполнял я сам с помощью того или иного директора.
С марта 2013 года оркестр является автономной единицей. Директором и художественным руководителем стал я. Мне помогает исполнительный директор, а у него в подчинении два администратора — вот эти люди занимаются организационными моментами, но полностью всю нагрузку я на них переложить не могу, потому что есть серьезные вопросы, которые необходимо контролировать, есть и рабочие моменты, где необходимо мое кураторство. Вот, скажем, мы только что закончили ремонт в новом помещении, которое нам дали. Я на хрупкие женские плечи не мог этот вопрос взвалить, поэтому полностью курировал ремонт сам. Тем более у меня есть прорабский опыт после ремонтов в своем загородном доме и квартире.
Здесь нам повезло с подрядчиком, но контролировать все равно необходимо. Я сам ездил покупать обои, я же не мог доверить это строителям. Сам покупал люстры, понимая, что люстры, которые они купят, мне могут не понравиться. Выбирал ламинат, линолеум и так далее.
Сейчас там полностью завершен ремонт, мы готовы переехать в любой момент, но не делаем этого, потому что нам не выделяют денег на покупку мебели, а когда это произойдет, неизвестно.
— Оркестр в этом сезоне запустил новый проект «Классики online». Перефразируя название, хочу спросить про исполнителей классики и сферы online: как относитесь к соцсетям, блогосфере?
— К соцсетям никак не отношусь, потому что принципиально в них не болтаюсь. Это отнимает очень много времени, а мне это совершенно не нужно. Если это воспринимать как способ общения, то у меня этого общения более чем достаточно. Если как способ рекламы, то у нас есть группа «La Primavera», но этим занимаются другие люди, я не вмешиваюсь.
К самой паутине отношусь хорошо, поскольку там очень много можно почерпнуть и информации, и музыки, и ноты скачать, которые нет иной возможности найти.
— Какую музыку вы слушаете дома, в машине?
— Самую разную, все зависит от настроения. Чаще всего, конечно, классику. Сейчас заработало радио «Орфей» — теперь это постоянная моя волна. Раньше в машине включал радио Relax — там приятная ни к чему не обязывающая музыка, во всяком случае, не раздражающая. Еще слушаю информационные передачи на «Эхо Москвы».
А музыку люблю разную, и американскую попсу, например, Стиви Уандера, Барбару Страйзанд.
— Вы часто бываете на концертах других музыкантов?
— Да, бываю. Если говорить о музыкальных потрясениях, то это Чечилия Бартоли, которая недавно была в Казани. За последние много лет это одно из сильнейших моих впечатлений.
Колоссальное впечатление на меня произвела Нани Брегвадзе. С детства ее любил, но всегда смотрел и слушал по телевизору, а когда услышал живьем, несмотря на ее преклонный возраст, меня поразила глубина потрясающей музыкальности — там каждой нотой можно было восторгаться!
— В сфере других видов искусства что или кто вас вдохновляет?
— Я театрал. Стал им еще в эпоху студенчества. Учился в Москве, во многие театры нас пускали бесплатно, а в те, куда не пускали, мы все равно умудрялись как-то попасть. Иногда это было очень трудно, но мы ухитрялись купить билет. Тогда посмотрел «Мастера и Маргариту» на Таганке. Это мой любимый роман и, пожалуй, самое яркое театральное впечатление.
— А сейчас ездите в Москву в театры?
— Вы знаете, ездил несколько раз специально на премьеры. Один раз благодаря другу Олегу Сакмарову. Он пребывает в статусе легенды российского рока: играл 12 лет с Гребенщиковым, 10 лет с Бутусовым, сейчас у него своя группа. В последнее время его приглашают в качестве музыкального руководителя постановок в «Ленком». И когда там поставили «Аквитанскую львицу» с Чуриковой, Олег сказал, что это обязательно надо посмотреть. И мы с женой Юлей все бросили и поехали на премьеру. Потрясающе! Мы познакомились там с Инной Чуриковой. Не говорю о том, что она гениальная актриса, но это удивительный человек, ни намека на звездность, очень простая, своя, что называется, мы пообщались, как будто сто лет были знакомы.
— Когда принимаете иногородних гостей в Казани, что вы им показываете в нашем городе?
— В основном Кремль. Были в городе уголочки, которые я очень любил и с удовольствием показывал бы их близким друзьям, но сейчас таких мест практически не осталось. Новострой, с одной стороны, конечно, украшает, но те, кто знал этот город раньше, понимают, что он и многого лишает.
— Вы родились в Казани — где любили бывать в детстве, в юности?
— Все детство провел на улице Галактионова. А сейчас эту улицу не узнать. Дома, где мы жили, давно нет, хотя в нем жили Салих Сайдашев, семья Ахмеровых, и были мемориальные доски. Сейчас на этом месте огромный домище в пол улицы. И, конечно, совсем другая атмосфера.
Мальчишками мы бегали в Эрмитажку: за Дворцом пионеров были огромные просторы, пустошь с оврагами, там, помню, был заброшенный тир, где мы откапывали в земле пульки, дома их расплавляли и отливали разные вещи.
Или взять музей Горького — он раньше был такой домашний. И мы очень любили там бывать, ходили через день, нас пускали бесплатно. Мы туда прибегали, я первым делом залезал в подвал, почему-то там было интереснее. А сейчас этот музей изменился, стал более официозным.
Гостям, которые впервые в Казани, показываю Кремль, причем стараюсь сначала вывезти на другую сторону Казанки, потому что когда едем обратно, с Кировского моста открывается потрясающий вид. А потом уже можно войти внутрь Кремля, пройти по центральным улицам города, которые более-менее сохранились.
Сам я, если гуляю, люблю пройти через парк Тысячелетия до Камаловского тетра, дальше — по берегу Кабана: там вечером очень красиво расцвечено Закабанье, а когда еще это отражается в воде!..
— Рустем Юнусович, вы обмолвились, что занимались фехтованием. Как возникло это увлечение?
— Это случайность. У нас в московской консерватории физкультура была главным предметом. Да-да, мы на специальность могли не прийти, а на физкультуру попробуй только не явиться! Первые два курса были общие занятия, а потом надо было выбирать себе секцию. И я выбрал троеборье — стрельба, лыжи и фехтование. Немножко пострелял, пробежал на лыжах, а на фехтование специально пригласили тренера, и нас эти занятия очень увлекли. Так что на 4, 5 курсах занимались фехтованием. Я стал чемпионом Московской консерватории по фехтованию. Потом пришел новый тренер из университета, и он нас решил свести с университетскими. Меня, рапириста, он поставил против саблиста, хотя это совершенно разные техники. По логике этих видов спорта должен был победить он, а победил я. Мне дали третий разряд по фехтованию, грамоту чемпиона Московской консерватории. После я к спорту уже не возвращался, но зато теперь, когда смотрю фехтование, понимаю, что там происходит.
— Вам сейчас не до спорта вообще или вы зритель?
— Люблю смотреть Чемпионаты мира по футболу.
— Вы за какую-то конкретную команду болеете или смотрите как симфонию?
— Смотрю как драму. Еще можно посмотреть чемпионат Европы. Клубные матчи не смотрю и не буду. Считаю, что это не спорт, а игра денег.
— После закрытия сезона у оркестра каникулы?
— В июле — каникулы. А в мае закроем сезон официально, но мы-то продолжим работать, заниматься, будут и записи, и выступления. 1 июня мы собираемся дать концерт в Доме Рональда Макдональда на территории ДРКБ — мы выступим для онкобольных детей и их родителей.
У нас намечается запись балета для одноактной постановки.
— А гастрольные планы есть?
— В октябре у нас Швеция — три концерта. Еще одно было предложение, но я пока жду условий: может быть, в феврале поедем в Швейцарию. Там будет проходить фестиваль, уже хорошо нам знакомый, в городе Вилларе. Очень симпатичный город, нас там замечательно принимают, мы живем в семьях. Но для меня как руководителя важен вопрос достойных суточных музыкантам. Если такой возможности не будет, то вкладывать деньги в эту поездку нерентабельно, дорогу ведь мы оплачиваем сами.
— Чем порадуете на закрытии юбилейного сезона?
— Будем играть очень интересный джазовый фортепианный концерт московского композитора Н.Г.Капустина. Правда, это стоит мне больших кровей: концерт написан для фортепиано и симфонического оркестра, мне приходится делать переоркестровку, а концерт огромный! Все драгоценное время, которого и без того всегда не хватает, трачу на этот концерт. Но думаю, он того стоит, потому что это очень эффектное произведение.
Беседовала Нина Максимова
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: