— В народе бытует выражение: для церкви каждый день — праздник. Верно ли оно по сути?
— Для верующего человека, конечно, каждый день праздник, потому что Бог даровал нам жизнь и свободу распоряжаться этой жизнью, правда, к сожалению, не всегда и не у всех получается делать это правильно, не растрачивая понапрасну короткие мгновения земного бытия. Счастливы те, кто живет настоящей христианской жизнью, для них действительно каждый день праздник и радость.
— В последнее время в храмах Татарстана звучат молитвы о мире на Украинской земле.
— Да, каждый из нас должен молиться, чтобы Господь послал мир этой многострадальной земле, чтобы помог выстоять в борьбе за личность, за тот образ божий, который заложен в человеке. И каждый из нас должен ощущать себя участником общей молитвы. Неслучайно сказано: «где двое или трое соберутся во имя мое, там я посреди их». Там, где люди собираются и вместе молятся, там совершаются великие чудеса.
— Сейчас многие люди считают себя верующими, однако в храм ходят редко, церковных правил не соблюдают. Как Вы относитесь к тому, что вера и религиозность человека часто расходятся?
— Религиозные традиции были нарушены еще до революционных событий, когда русская интеллигенция постаралась привнести нигилизм в общество. Ведь интеллигенцию XIX века в большинстве составляли люди неверующие, не посещавшие храм. Это и стало предпосылкой тех трагических событий, которые позже развернулись на нашей земле.
Сейчас требуется огромная сила, чтобы кто-то показал силу веры. Таких подвижников, конечно, единицы, но так было и ранее.
Возрождение духовности в XIX — начале XX века связано с Оптиной пустынью: святые старцы возродили дух монашества. И именно к ним приезжали лучшие представители интеллигенции. Зачем? А они находили смысл своего земного бытия только после общения вот с этими старцами, хотя те и образования-то толком не имели, но были носителями духа, той духовности, которой жаждет человек.
Подобный процесс мы видим и сейчас. Неслучайно открывается много монастырей, и простые люди, чья душа тоскует по Богу, едут по этим монастырям в надежде получить духовное удовлетворение, настроить себя на тот духовный лад, в котором должен жить человек.
Бесценное духовное богатство передали нам предшествующие поколения: и Оптинские старцы, и святые отцы XIX века. Порой человек не может найти духовного отца, а ведь не обязательно искать его среди ныне живущих, можно принять ориентиром богословов прошлого. К примеру, Игнатий Брянчанинов, Иоанн Кронштадтский. Я благодарен Богу, что мне довелось общаться с одним из таких людей — Иоанном Крестьянкиным. Тысячи людей вдохновлялись его духовным настроем, и сейчас следует прислушиваться к его духовному опыту.
— Вы были лично знакомы с этим человеком?
— Да, это был очень важный, решающий момент в моей жизни, когда надо было найти ответ на вопрос, как дальше жить. Моя беседа с Иоанном Крестьянкиным длилась часа два и переменила всю мою жизнь. Этот человек жил в реальной жизни, но нереальной жизнью, в сущности, это была жизнь во Христе.
Это тяжело, потому что Бог нам, грешным — «помеха»: он мешает нам удовлетворять запросы нашего грешного тела и души, и мы стараемся от Бога отгородиться какой-то стеной.
Порой и поход в храм становится такой своеобразной уступкой. Помню, когда началось возрождение религиозности в нашей стране, люди нашего поколения приходили в храм, но еще не готовы были внутренне открыться для молитвы, мы их называли «подсвечниками», потому что они стояли во время службы со свечкой в руках. Но и то, слава Богу, что хотя бы приходили!
Для нас, переживших те сложные времена хрущевских гонений, очень важно было, что человек, который был богоборцем, пришел в храм и присутствует на службе. Пусть он не участвует, но уже и не вредит, пока как столб стоит, но кто знает, может быть, не превратится в соляной столп, а расцветет и даст положительные плоды и для себя, и для общества, и для церкви.
— Насколько важно для священника, ведущего службу, сколько людей присутствует на богослужении?
— Нисколько не важно: священник предстоит перед престолом божьим. Приятно, когда в храме больше прихожан, но не это главное. Священник молится за всех людей: и тех, которые в церкви, и тех, которые не пришли в храм.
— Порой людей отпугивает незнание правил поведения в храме, боязнь осуждения. Это важно на самом деле?
— Трафарета нет никакого. Я лично считаю, что каждый человек, однажды осознав, что, как говорится, «без Бога он не до порога», что он не может жить и строить планы, не утверждая это промыслом божьим, не устоит и пойдет в храм. Как сказано в Писании: «стою у двери, стучусь, кто откроет мне двери сердца своего, к тому войду и буду вечерять с ним», то есть буду участвовать в его жизни. А для того, чтобы открыть сердце, не нужно каких-то специальных знаний. На первых порах и молиться можно своими словами, так же, как рассказываем своим ближним о каких-то недугах.
Беда наших храмов состоит в том, что на человека, особенно не очень опытного, который там ведет себя неуверенно, робко, на него буквально наваливаются люди с поучениями, хотя большинство из них и сами не знают многих правил богослужения.
Задача прихода, священников — сделать так, чтобы человек, который пришел в храм, почувствовал, что это его храм.
— В прошлом году в республике были сожжены несколько храмов. Прокуратура РТ признала поджоги проявлениями экстремистской деятельности. Каково Ваше мнение?
— Сложно сказать, потому что в основном участвовали в этом русские парни, начитавшиеся ваххабитской литературы. Возможно, они действовали под влиянием определенных радикальных направлений, но, скорее всего, непосредственно к религии их поступки отношения не имели.
Это, конечно, глупо. Если хотите вести борьбу с той или иной идеологией, надо самим быть твердым в убеждениях, предлагать свои варианты. А когда, как трусы, такие псевдоборцы по ночам бегают и поджигают храмы, это некрасиво и глупо.
Тогда произошедшее осудил и весь мусульманский мир. И для нас очень важна поддержка Духовного управления мусульман. Значительная сумма была перечислена Духовным управлением мусульман из Москвы, а также нашим Духовным управлением. Полученные средства помогли пострадавшим приходам обеспечить себя церковной утварью и ускорить процесс восстановления нормальной работы храмов.
— Если не брать в расчет форс-мажорные обстоятельства, как те поджоги, в материальном плане часто ли церковь нуждается в помощи и получает ее?
— Сложно строить работу в сельской местности, да и не только. Вот, скажем, есть один приход, который считается казанским, хотя находится за пределами города. Там служит священник, у него ребенок родился, надо кормить семью, а дохода нет, потому что народ не ходит в храм: то на огороде заняты, то ждут пенсию, то еще что-то. В результате приход в том храме за месяц всего около тысячи рублей. Как выжить этому священнику?
Раньше были меценаты, благотворители, сейчас людей, готовых бескорыстно помогать немного. Речь не только о помощи церкви.
Однажды я обратился к одному народному депутату: попросил для деревни дать хотя бы разбитый автобус, чтобы люди могли раз в неделю за продуктами в районный центр съездить, а он мне ответил, что благотворительностью не занимается — и это миллиардер, крупный предприниматель. Бог ему судья…
— Как обстоит ситуация с количеством храмов в республике: во всех районах люди могут сходить в церковь?
— Да, в настоящее время жители каждого населенного пункта имеют возможность сходить в храм. К тому же, сейчас по программе Патриарха Кирилла в каждом населенном пункте организовывают молитвенные помещения. Необязательно это храм, иногда в административном здании предоставляют несколько комнат. Раз в месяц туда приезжает священник, совершает богослужение, исповедует, причащает. Это очень хорошее начинание, потому что в вымирающих деревнях восстановить храм, конечно, нереально. Есть примеры в нашей республике, когда рядом с разрушающимся храмом, на восстановление которого нет средств, кто-то из селян строит часовенку, и в ней совершаются богослужения.
— Часто храмы строятся на частные деньги?
— Почти все. В Казани за последние двадцать лет было построено на частные пожертвования более десяти храмов. Помогают нам и предприятия, например, Казанский вертолетный завод.
— Этой осенью был освящен Храм иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» в Свияжске. Вы могли бы прокомментировать значение этого события?
— Мы этого события дожидались очень долго. Я лично лет сорок назад впервые попал на территорию храма: мы со священниками Никольского собора проникли туда тайно. Собор в то время использовался как склад муки, и мы боялись, как бы нас не заподозрили в попытках воровства. Я был поражен сохранившимися частично росписями, иконостасом. Тогда мы даже и представить себе не могли, что Свияжск будет восстановлен.
В советские годы все шло только к уничтожению, велась серьезная работа, направленная на то, чтобы закрыть последний действующий храм в Казани — Никольский собор на Баумана — и перенести кафедру в Царицыно, там и епархиальное управление разместить, и кафедральный собор. Такое отношение касалось не только нас, но и мусульман, которых тоже хотели выселить: мечеть Марджани в те годы была приговорена к закрытию, а построить новую мечеть разрешили только в Соцгороде.
Тогда мы чувствовали, что, в конце концов, Никита Сергеевич (Хрущев — ред.), как говорится, покажет нам последнего попа. В те годы и думать не могли о том, что будет действовать Раифский монастырь, монастыри в Свияжске.
В Седмиозерную пустынь ходили пешком, хотя это было строго запрещено, и нас могли выловить. Даже было распоряжение вылить в источник машину мазута, что и сделали. Потом место источника взрывали, однако он пробился чуть поодаль. Так что борьба шла нешуточная.
Конечно, осознать в полной мере значение освящения храма в Свияжске могут те, кто пережил те трудные времена. Для нас это очень важно. Хочется верить, что «к костям и мясо прирастет», как сказано у пророка: «оживут ли кости сии…» — надеемся, что оживут, что постепенно храмы будут приводиться в порядок. А чтобы возродить духовную жизнь, потребуются, наверное, столетия.
— Храмы являются не только религиозными постройками, но и объектами культурного наследия. В нашей стране это часто оборачивается спорами между учреждениями культуры и церковью. В Татарстане сейчас есть такие спорные вопросы?
— Пока только в Свияжске не можем решить вопрос об Успенском соборе и Троицкой церкви, поскольку они предназначены для номинации в список объектов Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Но мы заявку сделали на то, чтобы эти храмы были переданы в срочное пользование епархии. Патриарх настаивает на том, чтобы все храмы были переданы либо в собственность, либо в срочное пользование Церкви, наша просьба как раз во исполнение этого решения.
— Не будет ли обременительным для епархии содержание этих храмов, ведь древние памятники архитектуры требуют особого внимания. Или Вы рассматриваете варианты сотрудничества со светскими организациями ради их сохранения?
— Именно сотрудничества. И у нас уже есть пример: это Благовещенский собор Казанского Кремля. Мы заключили договор с министерством культуры РТ о том, что мы там совершаем богослужения, а музей-заповедник ведет реставрационные работы и отвечает за содержание храма. По этой же схеме можно было бы решить вопрос и с храмами Свияжска. Троицкая церковь не очень удобна для богослужений, использование огня там небезопасно. Поэтому мы будем проводить там богослужения только один-два раза в год. А Успенский собор всегда использовался: там совершались у нас богослужения в течение десяти лет в летнее время. Я буду настаивать, чтобы и дальше мы могли служить по тому же графику. Ведь верующие хотят соприкоснуться с духовностью, а не просто посмотреть на памятник архитектуры.
— Церкви был передан храм-памятник на Казанке. Как обстоят дела с его реставрацией?
— Там живопись восстановили, но нет ни электричества, ни тепла, значит, штукатурка может весной просто обвалиться. Работы там еще предстоит много.
— Особого внимания заслуживают социальные инициативы церкви. В епархиях РПЦ за год открылось десять новых центров по защите материнства, в которых женщинам с детьми дают приют, юридическую и медицинскую помощь, помогают подыскать постоянное жилье и работу. Есть ли такие центры на территории Татарстана?
— Этой работой занимается центр защиты материнства и детства при Зилантовом монастыре. Подобный центр в скором времени заработает в Набережных Челнах. Супруга одного нашего священника, отца Сергия Титова, возглавляет региональное общество «Забота»: они помогают семьям с тяжелобольными детьми. Епархия оплачивает работу двух водителей, чтобы дети и их родители имели возможность передвигаться по городу. Мы помогаем детскому хоспису в Казани.
— Раньше при монастырях нередко жили нуждающиеся люди. Эта практика ушла в прошлое?
— Нынешние нуждающиеся при монастырях жить не хотят: там ведь надо в богослужениях участвовать, не дай Бог, заставят работать, поэтому бомжи через день убегают оттуда. У нас есть при некоторых монастырях и храмах пункты раздачи бесплатных обедов, помогаем малообеспеченным и многодетным семьям.
Особо хочу сказать о тюремном служении. У нас почти во всех местах заключения в республике есть храмы или молельные комнаты. Мне это всегда казалось таким тяжелым местом, где человек страдает, где он лишен всего, даже возможности видеть красоту божьего мира. И я очень болезненно переживал моменты, когда там приходилось там бывать.
Но вот недавно на освящении храма в Свияжской колонии была встреча удивительная: нас встречали заключенные, а там содержатся в основном молодые ребята, и я увидел такие светлые лица, ясные глаза, я был поражен! Мы, живущие в миру, такие лукавые, злые, раздраженные, а эти парни умиротворенные, и как они относятся к богослужению: все 70 человек пришли на исповедь, причастились, с каким благоговением они подходили, как они поют. Многие из них алтарничают, в колонии есть свое издательство, многие духовно и морально живут нормальной здоровой жизнью.
Надо отдать дань уважения священникам, которые помогают им в этом. Да, каждый из них оступился, совершил ошибку, но очень важно, что они достойно проживают время исправления.
— Беженцев и вынужденных переселенцев тоже, скорее всего, не оставляете без внимания?
— Мы пытались оказать им помощь в виде одежды, обуви, предметов первой необходимости — отзывчивые прихожане приносили вещи для переселенцев. Но оказалось, что им это не нужно, они готовы взять только деньги. Получилось, что у нас при монастырях и некоторых храмах скопилось большое количество вещей — этой материальной помощью заполнены все склады. Теперь не знаем, куда девать.
Сейчас ведь и аферистов много: представляются беженцем, скажем, из Донецка, просят денег, а потом выясняется, что этот человек никакого отношения к беженцам не имеет, а просто решил воспользоваться ситуацией. Так что финансовую помощь при острой необходимости оказываем, но только на основании документов.
— Владыка Анастасий, расскажите, пожалуйста, о Вашем детстве: как Вас воспитывали, как в Вашей семье относились к религии?
— Я был единственным сыном в семье, родители любили меня просто до ужаса, особенно отец. Он воевал, после возвращения с фронта был председателем колхоза, потом сельсовета, в церковь не ходил. А мама с юных лет ходила в храм, пела в хоре, помню, мне было года два, она на руках носила меня в храм, и он был для меня самым дорогим местом, думаю, обстановка, атмосфера, впитанная с детства, повлияла на выбор будущего пути.
— В детстве Вам доводилось испытать ощущение чуда?
— Детство есть детство… Мы жили в деревне, помню, мама часто велела мне поливать капусту, а воду надо было таскать в ведрах метров за триста, и так я уставал, что однажды во время такой поливки стал просить господа о помощи, плакал, и вдруг набежала туча и такой сильный дождь пошел! Вот вам и чудо. Господь всегда рядом с нами и слышит наши молитвы, особенно детские.
— Ваша молодость пришлась на время противостояния власти и церкви. На Вашей судьбе это отразилось?
— Да, это было непростое время, когда вера попала под запрет. Особенно тяжело было в период власти Хрущева: многие из моих друзей тогда отрекались от веры. У нас в Кимрском районе нас было всего двое верующих, так вот, второго паренька за отказ отречься буквально сгноили в психиатрической больнице.
В течение полугода в округе было закрыто десять храмов. Причем в моем районе виновником закрытия невольно стал как раз я: священника обвинили в том, что он привлекает к богослужению молодежь.
Мне неоднократно предлагали написать отречение. Архиерей просил маму уговорить меня, но мама была тверда, даже не ответила ему, заплакала и ушла.
Потом у меня появились друзья в Сергиевом посаде, которые меня поддерживали. Я старался каждое воскресенье ездить туда. Но и там постоянно была угроза закрытия храмов. Так что пришлось нам пройти огонь и воду. Думаю, все это было на пользу, искушения и препятствия укрепляли веру.
— Как так получилось, что Вы, вопреки желанию поступить в духовную семинарию, пошли в строительное училище?
— Дело в том, что разрешение поступать в семинарию надо было обязательно получить от уполномоченного совета по делам религий. Я был в нашем районе белой вороной, и никто мне никакой рекомендации не дал.
Предложили поступить в медицинский институт и даже обещали принять без экзаменов, но при условии, что напишу отречение — так им надо было добиться этого, победить единственного верующего молодого человека в районе.
Меня предупредили, что если и дальше буду сопротивляться, то меня как тунеядца вышлют на принудительные работы. И последним вариантом было строительное училище, где я в итоге и оказался. А в этом училище тогда училась, выражаясь современным языком, братва. И я попал туда просто как в ад, но все-таки адаптировался, закончил. Потом всех распределили по желанию, а меня выслали в районный город Нелидово, поселили нас в лесу в бараке, а работать возили в город.
У отца были какие-то связи, и через некоторое время он мне написал, чтобы я бросал все и приезжал. На поселении за мной было поручено следить одному парню. Чтобы от него отвязаться, я купил бутылку перцовки, предложил ему отдохнуть с друзьями, а сам собрал чемодан, выпрыгнул в окошко, километров десять бежал до поезда и уехал домой. Утром отец велел сразу выходить на работу на стройку, куда меня приняли разнорабочим. И вот я таскаю носилки с раствором, а тут за мной приезжает погоня из Нелидово. Стали выговаривать: «Ты что сделал?! Немедленно вернись». А я отвечал, что уже работаю. Так и уехали они ни с чем.
Но отец все-таки велел мне уезжать, чувствовал, что в покое меня не оставят. Я поехал в Казань, где меня приняли псаломщиком. Вот так и началась моя жизнь здесь. Я здесь с двадцати лет.
— Исходя из событийного ряда не совсем понятно: Вы сознательно шли к служению церкви?
— И мысли такой не было. Не собирался быть священником, просто от веры не отрекался. Когда в Казани работал псаломщиком, пел на клиросе, мне предложили принять сан дьякона. Я согласился, хотя сначала очень боялся что-то сделать не так, пугала ответственность. Получается, как-то все само собой складывалось, а не я целенаправленно шел к службе в церкви.
— На Ваш взгляд, о чем сегодня стоило бы задуматься родителям, чего не хватает нашим детям?
— Думаю, силы традиций.
Если бы дети воспитывались в семье, не столь важно, религиозной или нет, но хранящей традиции народа и поколений, то детям было бы легче, они бы воспринимали мир иначе. А сейчас во многих семьях вместо этого — духовная пустота.
Это беда нашего общества. Ведь главную роль в воспитании играет именно семья. Пытаться что-то сделать через церковь, конечно, можно, но далеко не всегда мы сможем добиться результата, если в семье ребенку ничего не могут дать.
Мой отец закончил четыре класса начальной школы, но его было не оторвать от книг. Раньше были такие передачи, например, по радио — «Театр у микрофона» — и мы вечерами всей семьей слушали эти постановки. А сейчас что могут родители дать своим детям? Компьютер, телевизор — и все, многие взрослые и сами не читают, и детям не могут привить любовь к книгам. У нас в семье у всех была привычка к чтению. Читали и жития Святых, помню, дома была огромная книжка Четьи Минеи (книги житий святых православной церкви, предназначенные для чтения, а не для богослужения — ред.). Я, бывало, летом на сеновале лягу, поставлю эту книжку на живот и читаю, не отрываясь, она на церковно-славянском языке, но это было таким увлекательным чтением!
Когда я был ректором семинарии, спрашивал ребят, читали ли Достоевского? Нет. Тургенев, Чехов, Лесков — почти никто не знаком был с русской литературой, для них это темный лес. А как же можно жить без этого?
Я вспоминаю фильм «Братья Карамазовы»: когда он впервые вышел на экраны, это было настоящим потрясением. Я до тех пор ни разу не читал роман, а после фильма перечитывал несколько раз. Картина была сделана в атеистическое время и заканчивалась тем, что Алеша разуверился, когда старец Зосима умер, он убегает в лес, плачет, и на этом фильм заканчивается. А на самом-то деле Достоевский выводит Алешу на новую ступень служения братьям, народу, ведь вся его жизнь потом хотя и проходит не в монастыре, но является настоящим христианским служением. Жаль, что мы сейчас пренебрегаем этим богатством…
— Достоевский — один из Ваших любимых писателей?
— Да, что делать…
— В последнее время активно обсуждается вопрос введения элементов религиозного образования в школах. На Ваш взгляд, как следует выстраивать религиозное образование в многонациональных регионах, в частности, в Татарстане?
— Наш регион преимущественно двуконфессионален. И преподавания в школах основ религий ждут и мусульмане, и православные. Но республика наша пока остается единственным регионом России, где не введены эти курсы. У нас в программе только история мировых религий, а остальные часы, как говорят, отводятся на изучение национальных языков.
Наверное, это неправильно. Пока получается так, что в Чечне основы православной религии преподают, в Башкирии преподают основы православной и исламской культуры, только у нас нет. Естественно, это ставится в вину мне. Мы этот вопрос поднимаем на всех уровнях, но глас вопиющего в пустыне пока остается без ответа.
Беседовала Нина Максимова
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: