— Гузель, вопреки ожиданиям аудитории и, возможно, Вашим, хочу разговор наш начать не с вопроса о романе, который Вы написали, а с вопроса о книгах, которые читаете. Что из недавно прочитанного отозвалось в душе?

— Я осторожно отношусь к тому, что впускаю в себя, поэтому не очень много фильмов смотрю и книг читаю, а художественных — вообще наперечет. В основном изучаю научные тексты по работе: диссертации, статьи, авторефераты. Недавно были Питирим Сорокин «Голод как фактор» и Б. Поршнев «О начале человеческой истории» — это как раз научная литература, которая мне сейчас необходима.

Если говорить о художественной, то из самых ярких произведений последних месяцев отмечу «Лестницу Якова» Л.Улицкой. Людмила Евгеньевна относится к тем авторам, которым доверяю безоговорочно. Я ждала эту книгу, купила, дня за три прочла. Это большой многослойный роман; для меня лично одной из самых интересных была театральная линия, потому что очень люблю театр, а главная героиня этого произведения — театральный художник. Прочитав роман, Вы словно посмотрите несколько очень интересных театральных постановок — в прочтении художника-постановщика Улицкой.

Еще одна книга — Энтони Дорр, роман «Весь невидимый нам свет», в 2015 году он получил Пулитцеровскую премию. Это история времен второй мировой войны о том, как двое — французская слепая девочка и немецкий юноша, солдат вермахта, — идут навстречу друг другу, долго, практически всю жизнь, наконец, встречаются буквально на несколько часов, а потом судьба их снова разводит. Книга примечательна тем, что это настоящее кино в прозе, то есть, прочитав текст, вы как будто посмотрите фильм, придуманный и поставленный автором. Для меня, человека с кинематографическим образованием, опыт прочтения этого произведения был очень интересен еще и в профессиональном плане.

— Теперь вдвойне интересно прочитать мне, потому что любопытно: смогу ли я прочувствовать кинематографичность данного текста, или это Вы его так «увидели» в силу Вашего образования.

— Когда читала, мне этот текст показался буквально родным: с одной стороны, понятно, как он сделан, очень интересно отслеживать инструменты, использованные писателем, чувствовать структуру истории; и в то же время текст очень живой, яркий. Мне показалось, что роман кого-то, возможно, даже оттолкнет своей кинематографичностью: в нем очень чувствуется монтаж, главы романа совсем короткие, буквально по две страницы, как кадры фильма. Мне такая форма легла на душу, и я получила наслаждение, читая.

— У Вас бывает чувство писательской ревности, когда очень нравится и кажется будто своим чужой текст, и задевает, что он другим автором создан?

— Нет, наоборот, хорошие произведения вызывают восхищение. Бывают тексты, которые очень резонируют с тем, что есть внутри меня. Так было, например, с «Лавром» Евгения Водолазкина. Я прочитала страницу и поняла, что буду читать дальше, не отрываясь, а потом еще и перечитала. Для меня всегда важно, есть ли такой внутренний диалог с автором с первых страниц книги. Такое же ощущение было в случае с книгой «Время женщин» Елены Чижовой: я прочитала первые пол страницы, и поняла, что текст «мой». Или «Степные боги» Андрея Геласимова — чудесный роман! Он очень легко написан, но говорит о вещах самых серьезных. Произведение по большому счету о войне, хотя самой войны там нет вовсе, а есть просто трогательная, временами очень смешная история мальчишки-сорванца в послевоенные годы, целый водоворот забавных коллизий с ним и его окружением. Тем сильнее общее впечатление: прочитав до конца, ты понимаешь, что на самом-то деле это было — об ужасе войны.

— Так читаете Вы, уже обремененная опытом, и читательским, и жизненным. Но такой Вы стали, в том числе и благодаря детскому чтению. А в детстве какие книги Вас впечатлили?

— Совершенно точно любимыми книгами детства могу назвать Мифы Древней Греции, это кладезь историй, концентрат эмоций: как можно в полуторастраничном тексте рассказать обо всем, пересказать всю жизнь человека или даже бога, от самого появления на свет и до смерти?! Оказывается, можно. Мифы пленяли еще и тем, что мораль их для нас, советских пионеров, была не очевидной, странной, и вот это ощущение чего-то высокого, но не до конца понятного, заставляло читать с особым интересом. В числе любимых произведений могу назвать «Чучело»: и книга, и великолепный фильм — один из редких случаев, когда экранизация не слабее, чем оригинал. Я очень любила сказки, прочитала все, какие нашла в библиотеках. Еще новеллы О. Генри — любимая, зачитанная до дыр книга.

— В школе на уроках литературы Вы уже поймали особую волну работы с текстом?

— Да, мне очень повезло: у нас вела литературу Виктория Альбертовна Куприянова, великолепный педагог, она и сейчас учительствует в школе № 131, где я училась. Для меня литература стала самым любимым предметом — благодаря учителю. Уроки были все совершенно разные: например, мы могли целый урок вести свободное обсуждение произведения, просто разговаривать, рассуждать о героях. Сочинения писали на очень интересные вольные темы. Помню, Виктория Альбертовна предложила нам написать продолжение пьесы «Ревизор». Мы с радостью взялись за это дело, у меня в результате почти целая тетрадка была исписана. А какой это был восторг — осознать, что в тринадцать лет ты написал целую пьесу. Пусть не очень большую, но зато — продолжение труда самого Николая Васильевича Гоголя! Очень жалею, что не сохранила те рукописи, школьные и студенческие. Сейчас понимаю, насколько это важно, когда подросток, ученик вдруг осознает свои силы, сам создает что-то, а профессионал, учитель, читает и дает советы — это дорогого стоит.

— Получается, Ваш первый писательский опыт родом из детства?

— Да. Вообще в моей жизни учителя сыграли колоссальную роль. Мои бабушка и дедушка оба были учителями. Дедушка — немецкого языка, а бабушка преподавала русский в начальных классах татарской школы. Я их застала уже пенсионерами. Но все мое детство в наш дом ходили их благодарные ученики, это был просто неиссякаемый людской поток. Люди шли, чтобы выразить признательность, некоторые приносили гостинцы, но самое главное, конечно, это внимание. Помню бабушкину записную книжку с именами учеников, толстенную, разбухшую, на резинке. Я видела, с каким уважением к моим родным относятся их ученики, уже давно сами ставшие взрослыми.

— Вы закончили математическую школу, какие сначала были планы?

— Мечтала о ВГИКе.

— И пробовали поступить?

— Нет, не решилась. Очень серьезно готовилась, но не поступала.

— А какой факультет интересовал?

— Выбирала между сценарным и режиссерским. Не хватило решимости, отложила на потом и пошла изучать иностранные языки. Опять-таки сыграло роль то, что дедушка — учитель немецкого. В нашей семье постоянно присутствовал немецкий язык: три формы глагола, которые дедушка то и дело привычно вставлял в татарские предложения, просто в качестве забавной присказки; стихотворения И. Гете и Г. Гейне, которые он читал между делом, во время засолки огурцов или сбора березового сока в лесу, — все это было привычным, знакомым. Рада, что закончила инъяз педагогического университета. А потом так получилось, что переехала в Москву, и интересы сместились в сторону работы, взрослой жизни, планы поступить во ВГИК отошли на второй план — было не до мечтаний.

— Ваши родители как-то Вас направляли в плане образования, профессии, или давали полную свободу?

— Я очень благодарна им именно за то, что давали свободу. В восемнадцать лет я впервые оторвалась от родительского дома: на полгода уехала учиться в Германию, выиграв грант Немецкой службы академических обменов. Тогда они поняли, что я могу жить отдельно. Никогда ни на чем не настаивали, наоборот поддерживали мои решения, инициативы. И я сейчас, будучи мамой, понимаю все значение той своей свободы: моей дочке одиннадцать лет, и когда я представляю, что через несколько лет она захочет куда-то уехать, ловлю себя на мысли, что очень сложно отпустить своего ребенка в самостоятельность.

— У Вас были кумиры в юности?

— Мне очень нравились режиссеры. Андрей Тарковский до сих пор для меня — номер один. Я хорошо знаю его фильмы, много раз пересматривала их. Можно ли сказать, что это был мой кумир… пожалуй, да: я прочитала о нем все, что только можно было найти, тогда не было интернета, читала книги. Сергей Эйзенштейн — еще одна серьезная фигура юности. У него ведь есть не только фильмы, но и работы, посвященные кино, монтажу, я их читала — это второй кумир, если угодно.

— И при такой увлеченности кинематографом Вы не влюблялись ни в кого из актеров?

— А, вы об этих кумирах…

— И об этих тоже.

— Нет, в актеров, не влюблялась.

— А из числа наших современников кто вызывает Ваше восхищение или хотя бы интерес?

— Писатель Алексей Иванов, который не боится пробовать себя в очень разных жанрах. У него есть сценарии, несколько великолепных социальных романов: «Блуда и МУДО», «Общага-на-Крови», «Географ глобус пропил» и другие; есть исторические вещи, которые я лично обожаю: «Сердце Пармы» и «Золото бунта» — для меня это самые интересные его произведения. Есть у него истории из офисной жизни, скоро появится третий исторический роман «Тобол», я его очень жду, предвосхищаю удовольствие от чтения. А. Иванов — автор, который смело идет в неизведанные сферы, и пишет разное, а это не только талант, но и, по-моему, большое творческое мужество.

Восхищаюсь Еленой Даниловной Шубиной. Это глава редакции, носящей ее имя. Человек, который удивительным образом сочетает в себе дар тонкого ценителя литературы и высокий профессионализм книгоиздателя, она обладает серьезным авторитетом и как человек дела, и как истинный знаток искусства.

— Героиня романа «Зулейха открывает глаза» у Вас лично какие чувства вызывает?

— Мне сложно взглянуть на нее со стороны, потому что это персонаж, который вызывает у меня огромную благодарность, ведь роман живет на книжных полках всего год, и уже такое количество читателей приняли его.

— А вы испытали облегчение, когда все то, что собиралось на стадии замысла, наконец, воплотилось в конкретную героиню, ее историю?

— Конечно! Просто камень с души… даже несколько камней! Ненаписанная вещь давит, и пока ты ее не выпишешь, она будет сжигать тебя изнутри. Испытываю чувство вины по отношению к тем историям, которые я не дописала до конца. Я говорю сейчас не о прозе, а о сценаристике, потому что там у меня есть один сюжет, в который было вложено очень много сил, но он так и не был дописан до конца, — и он до сих пор просится наружу. Вообще отношения автора и истории — тема сложная. Во всяком случае, я точно знаю, что должна дать истории очень много: прочитать и изучить массу материалов, тщательно продумать структуру, монтаж, решения сцен, наконец, выписать текст полноценно, с отдачей. А если вдруг ты обманул историю — схалтурил на каком-то этапе, не дописал до конца — это нечестно. Надо быть честным с собственными историями, чтобы потом они дали тебе возможность придумывать дальнейшие вещи.

— Вы удивительно глубоко и тонко воссоздали образ мыслей и чувств татарской женщины. Вы себя ощущаете человеком этой культуры, ментальности?

— Мне всегда было привычно жить на границе культур. Да и все мы в Казани живем, так или иначе, на границе. В городе есть церкви и мечети, мы говорим на татарском и на русском языках. Когда в мою жизнь вошли немецкий язык и культура, это тоже было органично: в детстве у меня был дедушка, который читал немецкие стихи, потом я сама поехала жить в Германию, и этот язык и культура тоже стали частью меня. Мне комфортно чувствовать себя на границе разных культур, это обогащает.

— Вы живете в Москве, сейчас уже, наверное, чувствуете себя человеком мира. Но что-то осталось чисто татарское, по внутреннему самоощущению?

— Сейчас трудно анализировать… Так получилось, что еще с института, когда начала подрабатывать переводчицей, я общалась с людьми из разных стран, и потом вся моя работа была связана с иностранными компаниями, с людьми разных культур, поэтому мне сейчас сложно в себе вычленить признаки одной культуры. В то же время, конечно, все мы родом из детства, очевидно, что мой дом — это Казань, для меня это лучший город, без тени лукавства.

Когда была в Сингапуре, поймала себя на мысли, что для меня он очень понятен и близок: там также уживаются рядом несколько религий, стоят рядом мечети, буддийские храмы, бесконфликтно соседствуют люди самых разных культур. И Казань для меня самое родное и понятное место не столько в силу традиций, сколько благодаря особой ментальности, сформировавшейся в диалоге разных культур и религий.

— Своей дочери, которая растет в Москве, Вы рассказываете о татарских традициях?

— Я рассказываю ей о ее предках. У нее над кроватью висит большая родословная: мы с мужем не просто составили древо ее предков, но еще и проиллюстрировали его фотографиями из семейных архивов. И когда несколько десятков умных красивых людей смотрят на тебя со стены, когда ты понимаешь, что все эти люди в определенном смысле сошлись в твоем ребенке — это невероятное ощущение, просто мурашки по коже. Мы рассказываем дочке о предках, прадедах, прапрадедах… И о традициях, конечно, о татарских, русских, немецких.

— Вы говорите по-татарски?

— Сейчас гораздо реже, чем раньше, хотя для меня это родной язык: лет до трех я говорила только по-татарски, потом, когда пошла в детский сад, заговорила и по-русски.

— Планируете перевести роман на татарский язык?

— Его уже перевела прекрасная поэтесса, журналист, переводчик Флера Тарханова. Надеюсь, книга на татарском скоро будет издана.

— Роман переводят и на европейские языки. Как переводчики поступают с татарскими словами и выражениями: их пытаются перевести или, как в русскоязычной версии, оставляют в оригинале?

— Я еще не читала ни одного перевода, но как я поняла, эти татарские вкрапления в тексте не стали для переводчиков проблемой. Полагаю, западный читатель получит вариант, аналогичный русскому: с татарскими словами, только написанными латиницей, и их переводом в словарике.

— Вы рассказали, что вынашивали замысел романа два года, а писали его восемь месяцев. Какими были писательские рабочие будни?

— Каждый день в девять утра я садилась за стол. Продолжительность рабочего дня, конечно, каждый раз разная: иногда три-четыре часа, и ты уже устал, а порой можно писать и десять часов подряд.

— Вы не позволяли себе взять паузу, потому что «не пишется»?

— «Не пишется» — странное слово: если сидишь и работаешь, что-нибудь да напишется. Я писала очень дисциплинированно и занималась только этим, других проектов в голове не было, поэтому и уложилась за восемь месяцев.

— Для такого романа это короткий срок, я правильно понимаю?

— Да, но у меня уже был готов сценарий, в каком-то смысле концентрат романа, его подробный план: было ясно, как развиваются сюжетные линии, где основные акценты, как решены сцены… Из этого и вырос роман.

— Как Ваши близкие восприняли этот писательский труд, Вы ведь работали дома?

— Нет, у меня есть отдельное пространство для работы. Восприняли они хорошо, за что им спасибо.

— Вы капризный писатель? Нужны какие-то особые условия, мечтаете о башне из слоновой кости?

— Из необходимых условий — стол, и чтобы в комнате, кроме меня, никого не было.

— Если день сложился удачно, написано много, что помогает восстановить силы?

— Прогулка хорошая, общение с семьей и с друзьями.

— Когда Вы дописали роман, кто стал первым читателем?

— Родственники.

— Какой была их реакция?

— Они приняли мое произведение, наверное, поняли его примерно так же, как я.

— Вы волновались перед тем, как отпустить текст на суд публики, посторонних людей?

— Я очень волновалась, как его воспримет Елена Шубина.

— А до нее кто-то посторонний читал?

— Да, мой литературный агент. Но тогда у меня просто не было времени волноваться, а вот когда отправили текст Шубиной, я очень переживала.

— Вы до того были с ней знакомы?

— Нет, и даже не мечтала попасть к ней на аудиенцию, я ее знала как очень авторитетного и высокопрофессионального издателя. Мой роман она прочитала очень быстро, буквально за пару дней. И взяла — это для меня и в писательском, и в личном плане очень много значит.

— После получения премии «Большая книга» свой роман Вы представляли уже и в Париже, и в татарской глубинке. Какие отзывы читателей для Вас оказались ценными?

— Получила письмо одного дедушки из Уфы, ему девяносто три года, он тоже был раскулачен, и после прочтения романа рассказал мне свою историю в подробном письме на пяти страницах. Это и трогательно и очень ценно для меня — такая искренняя реакция, тем более что человек уже очень пожилой. Или написала женщина, у которой бабушку звали Зулейха, и она была раскулачена. Вот такие совпадения — они дорогого стоят.

— Кстати, почему для своей героини Вы выбрали имя Зулейха?

— Просто потому что оно очень подходило. Никакого особого смысла в этот выбор я не вкладывала, опиралась только на свое ощущение.

— Вы сомневающийся писатель? Переписываете фрагмент текста?

— Верное решение ищу, конечно, подолгу, но не переписываю: я сначала нахожу решение и только потом фиксирую в тексте. На мой взгляд, самое трудное в создании истории, это продумать и выстроить драматургическую структуру. Когда драматургия продумана, писать легко.

— Сценарный опыт помогает?

-Несомненно. Но литература и сценаристика — это все-таки разные вещи, и надо себя сдерживать, когда пишешь роман, чтобы сценарист не превалировал.

— Вы в случае с Зулейхой сценарий развернули в роман. А если бы пришлось сейчас проделать обратную процедуру: роман свернуть в сценарий — это был бы трудоемкий процесс?

— Переделка любого литературного текста в сценарий — это очень трудоемкий процесс, даже если текст написан кинематографично и обладает определенным сценарным потенциалом.

— Ваш сценарий фильма «Подарок» победил в конкурсе, организованном киноакадемией Никиты Михалкова и Гильдией кинодраматургов России, и будет экранизирован. Вы планируете участвовать в съемочном процессе, давать советы актерам?

— Нет, наоборот, мне следует отстраниться и не мешать, а режиссеру все взять в свои руки, чтобы история получила яркое режиссерское видение. Я же буду ждать результата, как подарка.

Беседовала Нина Максимова

Фото: Национальный музей РТ,

фотограф Гульнара Сагитова

Среднемесячная зарплата в Казани составляет 88,6 тыс. рублей. Эти данные были озвучены на XXXIV сессии Казгордумы министром труда, занятости и соцзащиты Татарстана Эльмирой Зариповой.

Министр также сообщила, что до 2030 года город планирует привлечь 74 тыс. новых специалистов. В настоящее время в Казани открыто около 13 тыс. вакансий, четверть из которых связана с промышленностью.

Зарипова Эльмира Амировна

Министр труда, занятости и социальной защиты РТ