Должен соблюдаться принцип справедливого и равного доступа банков к рефинансированию по линии ЦБ

— Анатолий Геннадьевич, сейчас, как известно, много дискуссий о том, угрожает ли российской банковской системе новая волна глобального кризиса, и если да, то до какой степени? Ваша точка зрения на этот счет?

— Поскольку наша банковская система является, с одной стороны, частью российской экономики, а с другой — частью мировой банковской системы, то, конечно, глобальный кризис ее затронет. Остаться в стороне не удастся. Облегчить положение российских банков может то, что они столкнутся с уже известными проблемами — теми, которые они «проходили» в 2008 году.

— То есть можно надеяться на то, что вторая волна кризиса все-таки не будет иметь таких последствий для нашего банковского сектора, какие имела первая волна?

— Есть плюсы, и один из главных — опыт, приобретенный и банками, и регулятором рынка в деле преодоления кризисных явлений. ЦБ на сегодняшний день располагает широчайшим антикризисным инструментарием. Уже принят закон докапитализации банков с помощью ОФЗ, есть основания полагать, что в ближайшее время будет принято решение о возобновлении практики предоставления банкам субординированных кредитов ВЭБа. Если кризис начнет себя проявлять, то, по-видимому, будет повышена планка страхового возмещения по вкладам.

— Наверное, важно, чтобы эти шаги носили превентивный характер, а не предпринимались уже в разгар кризиса.

— Да. Что касается докапитализации банков через ОФЗ, то, как я уже сказал, соответствующий закон уже принят. А вот с субординированными кредитами ситуация сложнее: здесь мы отстаем. Я считаю, что эту антикризисную меру, как и ряд других, следовало бы сделать постоянно действующей. Но выдавать субординированные кредиты, по моему убеждению, следует не в привязке к размеру капитала банков, а исходя из других критериев — оценивая качество работы организаций, принимая во внимание их рейтинги, их дисциплинированность при выполнении нормативов, установленных регулятором рынка. Если банк располагает капиталом в размере 1 млрд рублей, почему он должен быть лишен возможности привлечь субординированный кредит ВЭБа?

— При беззалоговом кредитовании по линии ЦБ тоже устанавливались требования к капиталу банков — в 2008—2009 годах как раз было много жалоб на то, что доступ к подобным кредитам получил только узкий круг избранных.

— Совершенно верно. И здесь размер капитала не должен быть критерием, определяющим допуск банка к участию в беззалоговых аукционах ЦБ. В идеале каждая финансово-кредитная организация, независимо от своего размера, должна знать: в случае возникновения проблем она может в любой момент обратиться за рефинансированием к ЦБ.

— Но в этом случае доступ к кредитам могут получить неблагонадежные банки.

— А это уже задача регулятора — ограничивать такие банки в вопросах рефинансирования. ЦБ обладает достаточной информацией о структуре бизнеса банков, о том, кто является бенефициарами, о количестве «связанных заемщиков» и т. д. Что мешает ему если не «отсекать» такие банки от аукционов, то уменьшать для них максимальную сумму заимствований? Такой подход не противоречил бы главному принципу: все банки должны иметь доступ к рефинансированию.

Мы же говорим о том, что сейчас многие благонадежные банки не могут использовать этот канал рефинансирования из-за высоких требований к капиталу. Если мы не хотим совсем отказываться от этого критерия, почему бы не сделать другую «привязку» к нему: допустим, у банка размер капитала составляет 1 млрд. рублей, значит, он может привлечь на беззалоговом аукционе не более 10% от этой суммы — то есть не более 100 млн рублей. Если капитал больше, то, соответственно, и сумма кредита может быть большей, но не превышающей 10% от размера капитала банка. В этом случае принцип справедливого и равного доступа к рефинансированию всех участников рынка будет соблюден.

— Вернемся, если не возражаете, к теме субординированных кредитов. В 2008—2009 годах они предоставлялись по схеме «один к одному» или «один к трем». Следует ли, с вашей точки зрения, изменить что-либо в этих схемах?

— Радикально — нет. Схема «один к одному» вполне работоспособна. Банки при ее использовании получают возможность удвоить свой капитал, этого, как показал опыт недавнего кризиса, вполне достаточно для нормализации их деятельности.

Присоединение нашей страны к ВТО — отличный стимул для повышения качества работы российских компаний

— Итак, от кризиса нам все равно не спрятаться, банкам и регулятору следует готовиться к его проявлениям. Как вы считаете, удачный ли сейчас момент для вступления России в ВТО? Ведь присоединение нашей страны ко Всемирной торговой организации может произойти как раз в тот момент, когда в российской экономике начнут проявляться кризисные явления.

— Согласен, что сейчас не самый удачный момент для вступления в ВТО. Действительно, может сложиться ситуация, при которой нам одновременно придется принимать антикризисные меры и решать вопросы, связанные с ужесточением конкуренции. По банкам это, скорее всего, ударит не напрямую, а опосредованно: платежеспособность корпоративных заемщиков может ухудшиться, они будут легче выходить на «просрочку», что неизбежно отразится на качестве кредитных портфелей банков.

Все эти возможные последствия вступления в ВТО очевидны. Но с другой стороны — а что нам делать? Россия на сегодняшний день — единственная крупная экономика, не являющаяся членом Всемирной торговой организации. Этим фактом отчасти объясняется низкая инвестиционная привлекательность страны, им же обуславливается быстрый отток капиталов из нашей экономики в случае возникновения каких-либо неприятностей. Вступив в ВТО, Россия обязана будет повысить уровень правовой защиты бизнеса, а для инвесторов это принципиально важный момент.

— Но для российских компаний все равно настанут нелегкие времена.

— Знаете, я рассматриваю присоединение России ко Всемирной торговой организации как отличный стимул для повышения качества работы наших компаний. К сожалению, я видел очень много примеров так называемого «бизнеса по-российски» — когда компании работают в «тепличных» условиях из-за искусственного ограничения конкуренции. После вступления нашей страны в ВТО ситуация изменится: хочешь выжить в новых условиях — развивай свое производство, повышай его технологичность. Не хочешь — уходи с рынка.

— То есть вступление в ВТО может стать своего рода «зачисткой» рынка от неэффективных, «избалованных» участников?

— Да. К сожалению, для нас характерна неготовность к неприятностям даже в случаях, когда мы точно знаем, что неприятности будут. Зима у нас приходит неожиданно, война начинается внезапно, стихийные бедствия случаются непредсказуемо. Чтобы справиться с бедами, нам приходится собирать все силы, демонстрировать поразительный героизм, нечеловеческую выдержку и т. д. Полагаю, то же самое будет и после вступления России в ВТО: наши компании поймут, что речь идет об их выживании, и начнут бороться за свое дальнейшее существование. Лично я уверен, что ничего драматического с нашим бизнесом не произойдет.

— А вот многие банкиры, судя по всему, не уверены в этом — тема «плохих» долгов обсуждается на рынке очень активно. В том числе и в разрезе грядущего вступления России в ВТО.

— То, что это проблема обсуждается, вполне логично. Доля проблемных кредитов в портфелях наших банков не сокращается — в абсолютном значении она даже начала увеличиваться. Очевидно, что эту проблему надо решать.

— Ну так банки и решали ее до сих пор по мере собственных сил.

— Да. Большинство из них уже привыкли к тому, что «плохие» долги приходится разгребать самостоятельно. Но, как мы уже говорили, в обозримом будущем ситуация в этом вопросе может ухудшиться: до России может дойти глобальный кризис, страна вступает в ВТО, и это приведет к ужесточению конкуренции. С учетом этих факторов доля проблемных кредитов начнет расти, и тогда, возможно, для решения проблемы понадобится «плохой» банк…

— Во время первой волны кризиса Россия «не дозрела» до реализации этой идеи. Вы надеетесь, что она «дозреет» до нее во время второй волны?

— Почему бы нет? «Плохой» банк — совершенно нормальный механизм, хорошо зарекомендовавший себя во многих странах. У нас он вполне может заработать при условии, что им будут управлять профессионалы. И совершенно не обязательно, чтобы проблемные кредиты выводились с балансов банков за «живые» деньги. Почему бы не рассмотреть такой вариант: банк получает ценные бумаги в обмен на «плохие» кредиты, а расчет по этим ценным бумагам осуществляется по мере реализации обеспечения под эти долги.

— Но ведь создание «плохого» банка -это, по сути, создание некоей государственной или квазигосударственной организации. То есть понадобится направить в уставный капитал такого банка средства налогоплательщиков. Как это коррелируется с заявлениями руководителей ЦБ и АСВ о том, что банки не должны больше рассчитывать на спасение за счет бюджета?

— Так я о том и говорю — можно разработать такой механизм, при котором бюджетной поддержки не понадобится. Можно создать «плохой» банк на базе уже имеющихся организаций — например, Агентства по страхованию вкладов, имеющего опыт управления проблемными активами, или Северо-Западной фондовой биржи, которая имеет опыт реализации залогового имущества.

— Но это пока все в теории…

— Да, поскольку проблема «плохих» долгов пока не является критически острой. Но надо понимать, что после очередной волны кризиса банки рискуют остаться с большими объемами проблемных кредитов на балансах. «Переваривать» они их будут медленно, а нам необходимо будет решать большой объем насущных задач, в том числе и задачу кредитования предприятий.

При внедрении Базеля II и Базеля III нам не стоит бежать впереди паровоза

— А как в принципе вы относитесь к предупреждениям, которые звучат в последнее время: «Банки, не рассчитывайте на господдержку во время второй волны кризиса, лучше создавайте фонд страхования системных рисков»? С вашей точки зрения, это элемент воспитания или устоявшаяся позиция правительства по данному вопросу?

— Я склоняюсь к первому варианту ответа — это элемент воспитания. ЦБ видит, что многие наши банкиры инертны, они ищут легких путей, в кризисные времена либо ждут помощи от государства, либо надеются на то, что проблемы «рассосутся» сами собой. А кризис требует от участников рынка большей динамичности, освоения новых технологий, драйва.

Так что я не вижу ничего плохого в том, что ЦБ использует такую воспитательную меру. Но она будет эффективной только в том случае, если это предупреждение для всех, в том числе и для госбанков. Как раз госбанки, как институты, наиболее близкие к государству, должны осознать, что им нужно научиться решать свои проблемы самостоятельно, не «залезая» в бюджет. Тем более что у них есть стартовые преимущества по сравнению с другими банками, они менее чувствительны к изменению рыночных индикаторов, и в случае кризисов заемщики и вкладчики «перебегают» к ним.

— И их доля на рынке увеличивается. А вы, насколько нам известно, как раз выступаете за то, чтобы ограничить эту долю законодательно.

— Я внес это предложение не потому, что предвижу увеличение доли госбанков в результате кризиса, а потому что считаю необходимым сохранить конкурентное поле на нашем банковском рынке. Люди не должны чувствовать монопольного положения Сбербанка — это плохо и для них, и для самого Сбербанка. В регионах, где нет других банков, сотрудники «Сбера» особо не стараются, у них нет стимулов для того, чтобы внедрять новые технологии, повышать качество обслуживания, наращивать продуктовые линейки. Зачем, если за деньгами и люди, и предприятия все равно придут в Сбербанк? Вот как раз с учетом этого было бы разумным ограничить долю крупнейших банков на законодательном уровне.

— Эта идея уже не раз поднималась и не раз «хоронилась». В чем вы видите причины этого — в лоббистских возможностях крупных банков? Они ведь априори не должны быть заинтересованы в ограничениях для дальнейшего роста своего бизнеса.

— Честно говоря, я не слышал, чтобы хоть один руководитель крупнейшего банка публично выступал против этого предложения. Думаю, дело тут не в их лоббистских возможностях, а в том, что данное предложение не рассматривается правительством как первоочередное.

— Но ведь речь, наверное, не идет о том, чтобы в одну минуту «уполовинить» долю, например, Сбербанка на рынке вкладов?

— Конечно, нет. На мой взгляд, было бы разумным расписать график снижения доли крупнейших банков. К 2015 году, например, доля Сбербанка на рынке вкладов физических лиц должна составлять 45%, к 2018 году — 40%, к 2020 году — 35%. Поймите меня правильно: мы сейчас ведем речь не об абсолютных значениях, а о том, что крупнейшим банкам надо искать новые для себя рынки за пределами нашей страны. Это важно не только для них, но и для российской экономики в целом. Работа наших банков в финансово продвинутых юрисдикциях — это в том числе освоение передового опыта этих стран и возможность применить его в России. Мне кажется, Герман Греф (президент — председатель правления Сбербанка России -прим. ред.) это понимает.

— Если госбанки — а мы говорим именно о них — начнут превращаться в транснациональные корпорации, то может усложниться их регулирование. А с этим и так проблемы.

— Сейчас проблем с этим стало меньше. ЦБ определил первый контур банков, начал вводить своих уполномоченных в крупнейшие организации, на рассмотрении в Госдуме во втором чтении находится законопроект о консолидированном банковском надзоре, видимо, в недалеком будущем заработает такой механизм, как мотивированное суждение.

— И регулятор требует от своих подопечных выполнения рекомендаций Базеля II.

— Я считаю, что это правильно в тех случаях, когда речь идет о системообразующих банках. Остальным следует рекомендовать внедрять некоторые элементы Базеля II. Что касается Базеля III, то в этом вопросе регулятору, на мой взгляд, вообще не стоит бежать впереди паровоза. В европейских странах из-за внедрения Базеля III наблюдается усиление административной и финансовой нагрузки на банки. Возможно, российский банковский рынок будет выглядеть в глазах потенциальных инвесторов более привлекательно, если мы откажемся от форсированного применения Базеля III.

— Вернемся к вопросу об оказании или неоказании банкам помощи в периоды кризиса. Хотелось бы все-таки узнать, каково ваше отношение к предложению создать фонд банковской взаимопомощи?

— По-моему, это несвоевременное предложение, реализация которого только увеличила бы нагрузку на банки. К тому же сам принцип формирования такого фонда был бы не совсем справедливым для ответственных участников рынка — например, для того же Сбербанка. Как лидер рынка, он был бы вынужден уплачивать самые большие взносы, и получается, что на его средства «выкупались» бы банки, проводящие излишне агрессивную, безответственную политику.

— Немного ранее уже упоминались «связанные заемщики». С 1 июля вступила в силу 110-И ЦБ. Удовлетворены ли вы ее нынешней редакцией, как скажется на банковском рынке выполнение финансово-кредитными организациями этой инструкции?

— Должен сказать, что время для вступления в силу Инструкции выбрано неудачное — сейчас неподходящий момент для ужесточения регулирования, банкам и так приходится нелегко. Что же касается моего отношения к нынешней редакции Инструкции, то, должен сказать, многие наши пожелания Центральный банк учел. Но все равно «прямолинейное» выполнение положений Инструкции может иметь негативные последствия для участников рынка. Остается только надеяться на то, что регулятор при решении вопросов о резервировании, перекредитовании и т. д. будет руководствоваться не формальными положениями, а…

— Мотивированным суждением?

— Да. Ведь формализм в данном вопросе может довести до смешного: даже Газпром придется признать весьма средним заемщиком, потому что он закредитован. Что уж говорить о других российских компаниях.

— 110-И, насколько я понимаю, призвана не столько определить качество Газпрома как заемщика, сколько помочь банковскому рынку преодолеть болезнь «связанности».

— Такая болезнь действительно есть, и ее надо преодолевать. И в этом отношении no-И ЦБ представляется мне той самой щукой, которую запускают в реку, чтобы не дремали караси. Банк России дает своим подопечным понять: давайте жить дружно, давайте прислушиваться к замечаниям и рекомендациям регулятора, потому что в противном случае мы можем прибегнуть к формальному подходу не с лучшими для банков последствиями. Сколько можно говорить о высокой концентрации рисков и о большой доле «связанных» сделок! Теперь есть инструкция, которую можно в наиболее запущенных случаях использовать как инструмент давления на банк.

Если банк резко «затормозит», он может сойти с рельсов, как поезд, в котором сорвали стоп-кран

— 110-И — не единственный инструмент давления. ЦБ все чаще вводит ограничения для некоторых банков на прием вкладов населения, а для «избранных» даже на рост кредитного портфеля. Регулирование ужесточается.

— Вот здесь как раз, на мой взгляд, регулятору следовало бы действовать аккуратнее. Посмотрите, что получается: банк растет быстро, ведя агрессивную политику на рынке кредитования. ЦБ это не нравится, регулятор опасается, что активы банка могут оказаться ненадлежащего качества. Оправданы ли такие опасения? В принципе да, потому что высокие темпы роста мешают банкам тщательно проверять качество заемщиков. Этим начинают активно пользоваться мошенники, получающие кредиты по «липовым» справкам 2-НДФЛ. Что делает в этом случае ЦБ? Ограничивает, только не кредитную активность банка, а его активность на депозитном рынке. На мой взгляд, это нелогичное решение.

Другой момент: предположим, депозитный портфель банка рос в среднем на 20% в месяц. И вдруг ЦБ говорит ему: все, теперь изволь расти на 1% в месяц. Банк в такой ситуации может уподобиться поезду, который тормозит, потому что резко и неожиданно сорвали стоп-кран. Как и поезд, банк может не удержаться и «слететь с рельсов». Если это произойдет, то будет свидетельствовать не только о неправильной политике такого банка, но и об ошибке, допущенной ЦБ. В конце концов ты, как регулятор, видел, что банк проводил излишне агрессивную политику, скорее всего, это продолжалось не один месяц. Тебе следовало тогда постепенно ограничивать его активность на рынке, а не заставлять в один день «сбрасывать скорость» с 20% до 1%.

— ЦБ, видимо, беспокоит то, что быстрое наращивание объемов депозитов в том или ином банке может в перспективе обернуться проблемами для АСВ. Правда, пока чаще приходится слышать о других проблемах — например, попытках «дробления» вкладов ради получения страхового возмещения. Совсем недавно был вынесен приговор клиенту-юрлицу, уличенному в «дроблении». Считаете ли вы это правильным? Ведь стремление спасти свои деньги естественно, а юрлица поставлены в такую ситуацию, когда они, становясь кредиторами третьей очереди, фактически отвечают за имеющиеся «пробелы» в банковском надзоре.

— Можно долго рассуждать, правильно это или нет, но при этом следует четко понимать — есть закон, и его надо исполнять. Застраховать средства всех клиентов — и физических, и юридических лиц — сейчас невозможно, поскольку в этом случае финансовая нагрузка на банки сильно возрастет. Да, на мой взгляд, и не нужно этого делать: клиенты перестанут выбирать банки по принципу надежности, какое значение будут иметь история финансово-кредитной организации, наличие у нее рейтингов, ее репутация, если в любом случае деньги клиенту вернут? Он с таким же успехом сможет пойти в любой «отмывочный» банк, предложивший лучшие условия.

— Может, страховать сбережения и средства всех клиентов не надо, но, наверное, стоило бы рассмотреть вопрос о распространении госгарантий по вкладам на некоторые группы юрлиц — индивидуальных предпринимателей, некоммерческие организации и т. п.

— Это вполне здравое предложение. Наряду с этим есть и другой способ защитить интересы вкладчиков юрлиц: в первом чтении принят законопроект, предусматривающий внесение поправок в закон о санации банков. В соответствии с этими поправками на санацию может быть отправлена любая финансово-кредитная организация независимо от ее размера или объема привлеченных ею вкладов. Но только в случае, если выполняется одно обязательное условие — есть банк-санатор, который готов приобрести проблемный актив за рубль и начать процесс его оздоровления.

— Будем надеяться, что эта поправка будет принята. А пока банковский рынок готовится к вступлению в силу Закона «О национальной платежной системе». Одна из норм этого закона требует, чтобы банк возвращал клиенту средства в случае, если клиент заявил об их хищении с карты. При этом расследование начинается только после возврата средств, и вполне может выясниться, что такой клиент является мошенником или невольным пособником мошенников в случае, если нарушал стандарты безопасности при использовании карты. Считаете ли вы правильным принятие такой нормы закона?

— Сложно считать это правильным, особенно если учесть, что 15% несанкционированных операций по пластиковым картам проводится сейчас с использованием мошеннических схем. Подчеркиваю — сейчас, до вступления в силу Закона «О национальной платежной системе». После вступления мы можем столкнуться со взрывным ростом данного показателя. И в этой ситуации неправильным будет руководствоваться принципом презумпции невиновности клиента.

Что касается возврата средств. Я знаю, что в странах с развитой экономикой банкам предоставляется определенный срок — один день или неделя, — в течение которого они могут выяснить обстоятельства хищения средств с карты клиента. Деньги возвращаются клиенту по истечении этого периода.

Институт финансового омбудсмена — не попытка защитить клиентов независимо от обоснованности их претензий, а возможность направить недовольство людей в нужное русло

— От осенней сессии Госдумы ждут многого: принятия закона о потребительском кредитовании, банкротстве физического лица, закона о коллекторах…

— И закона о финансовом омбудсмене.

— Он необходим? Ведь уже есть институт финансового омбудсмена, который довольно эффективно работает, несмотря на отсутствие профильного закона.

— Да, но после принятия закона принципы работы изменятся. Сейчас речь фактически идет о медиации: омбудсмен просит банк пойти навстречу клиенту в том или ином вопросе, и банк сам принимает решение, прислушаться ему к просьбе омбудсмена или нет. В соответствии с законопроектом решения финансового омбудсмена будут для банков обязательными.

— Это правило будет распространяться на все финансово-кредитные организации или только на те из них, которые подписали соглашение с омбудсменом?

— Предполагается, что банки должны будут в обязательном порядке сотрудничать с омбудсменом.

— Банки вряд ли будут в восторге от такой нормы.

— Знаете, мировая практика показывает, что ничего страшного не происходит: омбудсмены не принимают решений, противоречащих закону, поэтому в среднем в пользу физических лиц удовлетворяется только 1% обращений. Институт финансового омбудсмена — не попытка защитить клиентов независимо от обоснованности их претензий, а возможность направить недовольство людей в нужное русло.

— А в законопроекте предусматривается возможность подачи апелляции на решение омбудсмена?

— Да. Правда, здесь стоит учитывать, опять-таки опираясь на зарубежную практику, что суды практически всегда встают на сторону омбудсмена. Поэтому банк, который рискует подавать апелляцию в суд, просто обрекает себя на дополнительные расходы — возмещение судебных издержек.

— А что касается нынешних редакций законопроектов о потребительском кредитовании и банкротстве физического лица — насколько они вас устраивают?

— Над законопроектом о банкротстве физлица, на мой взгляд, надо еще поработать. В соответствии с нынешней редакцией иск о банкротстве может быть подан, если задолженность клиента составляет свыше 50 тыс. рублей. Эту «стартовую» сумму, на мой взгляд, необходимо увеличить, иначе может возникнуть странная коллизия: финансовый омбудсмен по закону сможет рассматривать споры на сумму до 100 тыс. рублей, а банкротство у нас будет «начинаться» с суммы 50 тыс. рублей.

— Последний блок вопросов посвящен микрофинансовым организациям. Не секрет, что вступление в силу профильного закона было встречено банками прохладно: они жалуются на то, что МФО работают в «льготном» режиме регулирования, в то время как регуляторные требования к финансово-кредитным организациям все время ужесточаются. Насколько оправданы такие жалобы, с вашей точки зрения?

— Вполне оправданы. К сожалению, «льготный» режим регулирования, существующий на рынке МФО, не препятствует появлению мошеннических организаций, которые «собирают» средства населения и исчезают в неизвестном направлении. Как депутат, могу сказать, что комитет по финансовым рынкам Госдумы получает очень много жалоб на деятельность таких МФО.

— Наверное, сейчас еще и очень много жалоб на деятельность возрожденной «МММ». В связи с этим звучат предложения запретить финансовые пирамиды законом. Как вы относитесь к этой инициативе?

— Честно говоря, прохладно, потому что сейчас предлагается определение финансовых пирамид, под которое могут подпасть нормальные, вполне здоровые организации. Надо сформулировать такое определение, которое, с одной стороны, позволяло бы легко и быстро вычислять строящиеся финансовые пирамиды, а с другой стороны, давало бы возможность правоохранительным структурам вмешиваться в ситуацию и предотвращать разрастание пирамид.

Bankir.ru

Сотрудники полиции Татарстана обнаружили факт уклонения от уплаты налогов руководителем компании «Нур Строй». Согласно заявлению пресс-службы ведомства, с 2020 по 2022 год бизнесмен указывал в налоговых документах фиктивные сделки с 40 контрагентами. Это позволило ему избежать уплаты НДС и налога на прибыль организаций на сумму свыше 23 млн рублей.

Незаконная деятельность была обнаружена в результате тщательно спланированных следственных действий, оперативно-розыскных и других мероприятий, проведенных совместно с сотрудниками Управления экономической безопасности и противодействия коррупции МВД по РТ. В настоящее время проводятся следственные мероприятия.

Напомним, в РТ предложили увеличить ставку налога на прибыль для участников инвестпроектов с 20 до 25%.