Кино — это всегда точка зрения
— Александр Николаевич, ваша фильмография включает огромное количество как игровых, так и документальных фильмов, причем последних почти вдвое больше. Тем не менее, все их можно одновременно назвать художественными, ибо они находятся на стыке жанров. Вас считают одним из основоположников такого нового авторского жанра. Как бы вы сами могли охарактеризовать или кратко сформулировать этот жанр? Элегия Сокурова?
— Искусство создается разными средствами — музыка, живопись, архитектура… Это разные инструменты, а цель — создание художественной формы, художественного произведения, поэтому мы всегда пытаемся увидеть в том, что нам показывают, художественное содержание. Я очень рано понял — в том, что мы называем «искусство» или «культура», нет объективности, это всегда взгляд отдельного человека. Как бы я ни пытался, например, заявить то, что я снимаю в документальном фильме — это правда: вот, смотрите, я в окопе, я среди демонстрантов, я на народном празднике и так далее… Как бы я ни стремился сказать: да, это именно тот окоп, именно тот праздник, демонстрация…- все равно это не тот окоп, не та демонстрация, и не тот праздник — это только то, что я смог увидеть. Но многого я не успел заметить или осознать.
За пределами этого квадрата-кадра остается гораздо больше, чем-то, что помещается внутри. Я отбираю часть явления, часть жизни, какой-то кусочек, и начинаю о нем думать. И предлагаю зрителю видеть только то, что вошло в это пространство — или лицо человека, или походку, или общий план, или танцующих, или слезы…
Поэтому есть замыслы и идеи, которые можно выполнить только с помощью инструмента документального, то есть, реально входя в событие. А есть те, которые можно реализовать, создавая какое-то событие с помощью актеров, предварительного сценария, драматургии. И самое главное — чтобы возникало какое-то дополнительное чувство у зрителя по поводу именно этой субъективной точки зрения на событие, неважно, документального или игрового.
— Это все-таки новый жанр? Авторский жанр Сокурова? Много документальных лент у вас называются «элегиями» — московская, восточная, простая…
— Элегия — это как бы мой личный ракурс.
Я пытался понять свои внутренние приоритеты. Они сродни каким-то настроениям — музыкальным, литературным, поэтическим… не кинематографическим. Элегия — это форма литературно-музыкальная. Это воспоминание о том, что прошло и о чем ты вспоминаешь с добрым настроением и с добрым сердцем. Но этого уже никогда не вернуть. Элегия — это всегда добрая память о прошедшем. Даже если это воспоминание о смерти, дне похорон, расставании — все равно вспоминаешь самое лучшее, что связано с этим человеком…
Все эти фильмы имеют разный лейтмотив. В случае с Шаляпиным, например, это связано с его пением. В случае с Тарковским — это российские, европейские исторические традиции.
Но это всегда — музыка. Она организовывает фильм, складывает, позволяет переходить из одного состояния в другое, органично соединяет разные, иногда несоединимые вещи. Вообще, чем больше художественного, обобщающего настроения, тем больше художественных целей, — тем дольше жизнь произведения.
Кино ведь стареет очень быстро — быстрее, чем музыка, литература, живопись. Может быть, кино вообще единственное из видов искусств, которое стареет.
— Наверно самый нестарый фильм — это «Прибытие поезда»…
— Может быть, единственный.
— Вы снимаете все-таки авторское кино. Кого бы вы могли еще назвать из современных заметных авторов?
— Мне кажется, это любой режиссер, который стремится к непублицистическому, вневременному художественному качеству. Художественное произведение в кино возможно только тогда, когда художник не скрывает так называемого авторского начала, своей субъективности.
— А есть у нас сегодня такие?
— Думаю, что есть. И Светлана Проскурина, и великая Кира Муратова — лучший режиссер в мире, на мой взгляд, — всяким там американцам далеко до нее. Она опередила всех кинематографистов, как в свое время Довженко.
Это фундаментальный человек, грандиозный. Я видел ее картины, когда еще был студентом ВГИКа, и она продолжает снимать и сегодня! Каждый раз с замиранием сердца смотришь то, что она предлагает.
У Кирилла Серебренникова есть интересные работы, вне всякого сомнения. Блестящий режиссер — Сережа Овчаров. Очень интересную работу закончил Костя Лопушанский. Есть еще режиссеры-документалисты, блестящей фигурой является уникальный Виктор Косаковский.
Любовь Аркус, историк кино, литератор, а теперь и кинорежиссер, сделала свой первый документальный фильм «Антон тут рядом».
Особенности национального кинематографа
— Что вы думаете о развитии современного российского кинематографа? Какова судьба Ленфильма, из совета директоров которого вы вышли в прошлом году?
— У меня специфическое отношение к этому, оно абсолютно не солидаризируется с профессиональной средой и даже, наверное, входит в конфликт. Моя точка зрения такая: в советский период существовала общенациональная концепция кинематографа, которая четко реализовывалась. Она заключалась в том, что во всех регионах страны существовали хотя бы студии документальных фильмов. В национальных республиках, были, как правило, студии игрового кино. В Сибири и в Казани, на Дальнем Востоке, на Северном Кавказе работали известные студии документального кино. Было развернуто большое движение теледокументалистики на Волге и в других регионах.
Все это, по сути, составляло общую карту национального кинематографа, потому что в каждом регионе растущий, живущий, развивающийся человек абсолютно индивидуален, отличен от московской фанаберии и петербургских гордынь. Это человек, выражающий местные глубокие культурные амбиции, национальные мотивации. Что очень важно, поскольку фильм, сделанный в Иркутске или Казани, будет принципиально отличаться от фильма, снятого в столицах, — и по форме, и по содержанию, и по сюжету. И это есть — национальное кино. Не только в смысле языка, традиций, интересов, потребностей, манифестаций этого региона. Приезжаешь в Иркутск, спрашивают, мол, откуда вы? Когда узнают, что из Петербурга, говорят: ах, вы из России… Четыре часа разницы — и как будто уже другая страна. Я смотрю телевизионные каналы в Иркутске. Три, четыре, пять каналов — они гораздо сильнее, чем в Питере! И получается, что Петербург в определенных областях провинциальнее, чем Иркутск или Казань. Поэтому я решительно возражаю во всех возможных ситуациях против сложившейся тенденции, когда сегодня существует только московское кино, когда деньги, выделяемые на общероссийское развитие кинематографа, расходуются, расхватываются в Москве и никакого регионального развития не происходит. Что бы я ни говорил во всяких госсоветах как член комиссии по культуре при президенте, это остается гласом вопиющего в пустыне!
Изменить это трудно. Мешает заинтересованность московской художественной среды в том, чтобы государственные деньги оставались у нее. Никого не волнует общенациональное развитие культуры. Министерство культуры пока не может ни выработать общенациональную концепцию, ни осуществить ее. Нет сил и нет патриотически настроенных людей, ни в Москве, ни на местах.
— В регионах ведь тоже есть деньги.
— Возможно…
— Тот же Татарстан, например.
— Может быть. Но для этого у руководства Татарстана должен появиться сумасшедший, который скажет: главная цель республики — не развитие промышленности и не рост ВВП, а прогресс культуры. Я говорил в присутствии Владимира Путина, что условие развития государства — не экономический взлет, не усиление армии, не дипломатические акции, не борьба за превосходство в мире, а развитие культуры, очеловечение народа, смирение нравов. Вот для чего существует государство, его ресурсы и средства. Культура — в первую очередь.
— А у нас это всегда на последних полосах.
— В этом заинтересовано огромное количество людей, чьи ценности и критерии лежат далеко от всего, что связано с культурой. Естественно, сопротивляются власть имущие и экономисты-промышленники, не замечая назревшего большого противоречия. Ведь, с одной стороны, любому капиталисту нужно, чтобы у него регулярно появлялись грамотные, образованные, цивилизованные сотрудники — иначе как организовать современное производство и бизнес? А с другой стороны, надо, чтобы они сидели и молчали, чтобы не было профсоюзного движения, чтобы все подчинялось ему. Только этот капиталист никак не поймет, что если он не начнет выделять половину своей прибыли на поощрение образования и культуры, источник, из которого он пьет, пересохнет. Надо будет дальше развивать бизнес, а новые поколения образованных, цивилизованных людей для этого взять будет неоткуда. Один крупный олигарх, человек, который занимается металлургией, сетовал недавно: «Александр Николаевич, я не знаю, где мне брать молодых специалистов — хоть молодых датчан, англичан, немцев приглашай…»
— То есть этот источник человеческий уже иссякает?
— Нельзя прикрываться спекуляцией, в том числе в области кинематографа: он или есть или его нет. Нужно ресурсы направлять на расширение кинематографа России до национального качества. Почему так силен американский кинематограф? Потому что американское кино — отнюдь не только Голливуд и Нью-Йорк. А у нас только Москва!
Кризис на Ленфильме — это постепенное умирание профессионального кинематографического организма и профессиональной среды. В Москве можно построить еще один Мосфильм, еще парочку крупных студий.
А в других частях страны привести к тому, что все остальные кинематографические производства постепенно превратятся в провинциальный отстой. Мощные параллельно существующие кинематографические организации нужны — это элемент рынка, конкуренции. И, конечно, Ленфильм сегодня находится в состоянии стогнации и сейчас еле-еле существует. Это результат того, что в течение десятилетий в государственное предприятие-киностудию Ленфильм, государство не вкладывало ни копейки денег: ни в капитальное строительство, ни в новое оборудование… Так или иначе все деньги шли на развитие московских киностудий. Ленфильм, несмотря на наши протесты был подвергнут процедуре приватизации с продажей части зданий.
Я был принципиально не согласен со способом организации совета директоров студии Ленфильм, хотя и сам был включен в этот совет директоров. По моему мнению, он был создан по принципу знакомств, взаимных интересов. В совете директоров должны быть люди, которые хорошо разбираются в экономике, могут в течение длительного времени работать на вывод студии из кризиса, — таких людей слишком мало, кроме того, очевидна семейственная мотивация в формировании этого совета.
Идет борьба кланов, финансовых интересов. На кинематограф в стране выделяются большие деньги — миллиарды. Но как только выделяются бюджетные средства и начинается их распределение, сразу сбегаются тараканчики, волки, львы, тигрята — сидят и ждут, когда на стол вывалят кучу денег. Поэтому этот период очень тяжелый и очень рисковый.
— Итог — пессимистический?
— Когда война и борьба, деструкции всегда больше, чем конструктивных идей.
К сожалению, кино — самая затратная отрасль культуры. Коробка пленки стоит 500 долларов, а их нужно десятки, сотни на фильм. Кто из молодых людей сможет дебютировать, если нет госсубсидии?. Чтобы молодой хирург сделал свою первую операцию, надо чтобы была хорошая операционная, хороший операционный стол, хорошие инструменты и хорошая медсестра-ассистент — толковая, образованная, опытная. Вокруг этого начинающего хирурга должна быть целая группа профессионалов, которые передадут ему свои знания. Ситуация с формированием кадров в кино такая же, как в медицине. Ничто не получается случайно, все — эволюционным путем, значит, все затратно. Нам надо воспитывать кинематографистов, пестовать, давать возможность что-то делать, даже когда государству не нравится, что они делают. Я, например, знаю, что чиновникам не всегда нравится, что делает Марина Разбежкина.
— Да, ее фильм «Зима, уходи» был воспринят неоднозначно…
— Слава богу, что она работает, не боится входить в опасную зону, рисковать. В политическом кино можно ошибиться — и через некоторое время оно никому не будет нужно: политическая ситуация сменилась, фильм превратился просто в киноматериал. Но это в интересах страны. Не в интересах политической группы, в данный момент стоящей у власти, а государства, которое переваривает все политические тенденции и все политические направления.
Революции противны природе
— Александр Николаевич, возвращаясь к национальным кадрам и регионам. У вас есть актеры, которых вы снимаете более-менее постоянно. Даже на вашем официальном сайте есть список из восьми человек…
— Этого мало, конечно.
— Но есть ли шанс у актеров не из списка? Я даже не беру именно ваш, а в принципе — шанс для нестоличных актеров?
— Мне абсолютно не важно, откуда актер. Да и потом, в кино много снимают людей — не актеров. Профессиональная работа в кино и театре различна: кто работает в театре, может работать в кино, — но не всегда интересно. Он часто разоблачается на экране, слишком театрально себя ведет и он не такой «свежий». Киноактер не всегда способен работать в театре, потому что съемка эпизода длится от силы несколько минут, тогда как выступление на театральной сцене может длиться до полутора часов.
Да, роль случая все же велика, к сожалению. Надо, чтобы человек удовлетворял целому ряду каких-то требований: внешность, характер, типажность, контактность, умение работать быстро, хорошая профессиональная подготовка. Но бывает и наоборот: и роль есть, и имя есть, и режиссер есть, — а работа не состоялась. Я, например, очень жалею, что в «Фаусте» не довелось поработать с Галиной Вишневской. Там была большая роль для нее, но, к большому сожалению, священники посоветовали ей воздержаться от этой работы. Тем самым они совершили неблагое дело, ведь была бы грандиозная актерская работа и она очень этого хотела.
Вообще, в актерской судьбе не бывает провинциальности, местонахождение ничего не определяет.
— То есть, человек, который всю жизнь скачет зайчиком…
— Большое дарование, скорее всего, не может остаться незамеченным. В театральной практике сегодня много актеров не очень способных. 90 процентов состава театральных групп, из того, что мне доводилось видеть (хотя я, может быть, ошибаюсь) — просто серый фон. Большое количество театров, и в них множество людей, которые никогда не будут актерами, которые изначально ошиблись в выборе профессии. Так же, как ошиблись педагоги, принявшие их на актерский курс. Многие педагоги уже через год видят, что никогда из этого студента не выйдет актера, но они не имеют мужества сказать ему: займись чем-нибудь другим. Иногда причина тому — материальная заинтересованность, так как если на курсе из 18 человек останется четверо, это скажется на зарплате педагога. Поэтому «дотягивают» всех, затем распределяют по театрам. И театры стонут от обилия актеров, просто не способных к работе, не являющихся индивидуальностями. Профессионал это сразу видит.
— В одном из интервью вы сказали, что не верите, что в кинематографе могут быть какие-то новые течения. Но разве их появлению не способствует развитие информационных технологий?
— Информационные технологии, технические средства не имеют прямого отношения к художественной процедуре. Они ничего принципиально не решают. То, что сделал в почти немом кино Довженко, не под силу режиссерам, имеющим 3D и Dolby. Это только инструмент, наподобие скальпеля в руках у хирурга. Ни физическая, ни химическая природа того, чем пользуются художники, не изменились со времен Леонардо или Джотто. Появляются новые инструменты, электрические конструкции, но они не сопоставимы по важности с фундаментом. Искусство и культура — вещи эволюционные, а не революционные. Даже в социальных процессах. Революции, например, — это попытка дать ускорение эволюционным процессам противоестественным путем. А природа человека остается та же самая, привычки тоже…
— У вас есть ученики?
— У меня есть курс в Кабардино-Балкарии. Молодые люди из разных республик Северного Кавказа — из Чечни, Кабардино-Балкарии, Осетии. 13 человек. Очень хорошо учатся девушки на Кавказе, они очень трудолюбивые, внимательные, талантливые.
— Почему именно Кабардино-Балкария?
— Трудно было даже представить, что я буду вести курсы в России. Но уговорили, создали хорошие условия. Имея дело с этой группой студентов, я чувствую другое отношение к мастеру, к человеку, который старше их по возрасту. Они поступали, не зная, кто я такой, они не видели моих фильмов. И я сейчас не показываю им своих фильмов и ничего не говорю о себе.
— Можете назвать «три лучших фильма всех времен и народов с точки зрения Александа Сокуров»?
— «Стачка» Эйзенштейна, «Человек из Арана» Флаэрти, и все, что делает Кира Муратова. Эти фильмы оказали на меня очень сильное влияние.
Артем Тюрин
Журнал «Татарстан»
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: