Евгения Серова, д.э.н., руководитель Научного направления «Исследования реального сектора» ИЭПП, считает, что на самом деле сельскому хозяйству нужны совсем другие меры.

Институт экономики переходного периода (ИЭПП) — независимая некоммерческая научно-исследовательская организация. В числе институциональных учредителей ИЭПП — Академия народного хозяйства при правительстве РФ CASE (Центр социально-экономических исследований, Варшава) и OFCE (Французский институт экономической конъюнктуры, Париж). В составе ИЭПП 17 научных подразделений, которые объединены в 4 направления: макроэкономики и финансов, социально-экономических исследований, реальной экономики и политэкономии. Институт пользуется широким признанием у международного научного сообщества, активно сотрудничает с различными исследовательскими и политико-аналитическими центрами — как российскими, так и зарубежными.

АПК в постреформенный период

То, что сельскому хозяйству в России нужны срочные и эффективные меры, очевидно для всех. Но чтобы точно определить, какие именно меры, необходимо знать реальное положение дел в отрасли. Евгения Викторовна, какой вам видится современная ситуация в АПК?

Перемены нам действительно нужны. А тенденция в АПК определяется исчерпанием факторов роста, которые были у нас после кризиса 1998 года. 1998 год отмечен резким падением производства, порядка 20\% за год. После этого были достаточно высокие темпы роста — 6−7\% в 2000—2001 годах. А дальше — затухание до 2−3\%. И в 2005 году они снова фактически упали. В сравнении с дореформенным уровнем в 2005 году мы отметили снижение на 25\%. Абсолютно те же тенденции в продовольственном секторе, животноводстве, растениеводстве. За период реформ из всех отраслей промышленности наибольшее сокращение производства произошло в сельхозмашиностроении, а некоторые единицы техники в стране просто перестали производиться. Картофельные комбайны вообще не производятся.

Но в последние годы часто звучат заявления о рекордных урожаях…

У нас есть некоторый рост по зерну, 70 млн. т против 40 млн. т в 1998 году. Но если сравнить с дореформенными 110 млн. т, то это далеко не рекордный уровень, как у нас иногда любят представлять. Это средние показатели.

У нас очень стабильное, на хорошем уровне самообеспечение по производству картофеля и овощей. Практически восстановили производство макарон. В последние годы начался рост в свекловичном производстве. При этом оно все еще остается значительно ниже дореформенного уровня. Мы не восстановили дореформенные объемы производства по мясу и молочной продукции.

Единственное, где мы бьем все мыслимые рекорды, это подсолнечник. Порядка 20 млн. т — практически двукратное увеличение, исторический рекорд для России. Плюс Россия стала самообеспеченной страной по сахару, чего никогда не было.

А как вы объясняете столь резкий подъем сельского хозяйства в 1999 году? Какие сработали механизмы, что произошел рост почти 20\%?

Этот подъем очень интересен. Принято считать, что он произошел только благодаря девальвации рубля. Рубль девальвировал, соответственно импорт ушел, экспорт стал дешевле, отечественный производитель смог занять свое место на внутреннем рынке и даже немножко увеличил вывоз за рубеж. Но в 1992 году была четырехкратная девальвация. Рубль в течение нескольких месяцев, упал в 4 раза. В 1998 году рубль упал в 40 раз. Если все прикладывать только к девальвации рубля, то непонятно, почему столь разный эффект? Понимаете, это нельзя объяснить просто девальвацией рубля.

В чем же тогда причина?

Чтобы понять, что произошло и чтобы понимать, что происходит дальше, нужен небольшой исторический экскурс. Что происходило в 92 году? На фоне девальвации рубля падали реальные доходы населения. Соответственно, падал спрос на продовольствие. Советский Союз мяса, молока, сахара потреблял больше, чем многие развитые страны мира. Поэтому, как только цены пришли в реальное свое состояние, спрос резко упал, а сельское хозяйство столкнулось с проблемой сбыта. Начинается вырезание скота, сокращение посевов и так далее.

В эти же годы государство ушло с рынка продукции. Советское сельское хозяйство — это полностью государственный сектор. Государство заказывало, что производить; кому, по каким ценам продавать, в какие сроки поставлять. Вся система закупок и распределения была государственной. В 1992 году государство разом ушло оттуда, ничего там не оставив. Не могла возникнуть посредническая сеть, не могут возникнуть оптовые рынки. В одну ночь ничего не возникает. Поэтому у нас, несмотря на падение потребительского спроса, произошло абсолютное перепроизводство в сельском хозяйстве. С одной стороны, стали производить больше, чем рынок в состоянии купить, молоко выливали в канавы. А с другой стороны, города еще не были полностью насыщены продовольствием. Между городом и деревней не было инфраструктуры. Открытые рынки либерализовала внешняя торговля. Этот разрыв заполняется импортом. Импорт вытеснить гораздо сложнее, чем его туда не допустить.

Итак, главная причина спада производства в 1992 году — отсутствие инфраструктуры на фоне девальвации. В 1998 году картина изменилась?

К этому времени импортная закупочная инфраструктура уже создалась. В 1998 году просто переориентировалась с внешнего рынка на внутренний. И тут в сельском хозяйстве начался рост. За предыдущие годы что-то такое было создано, что позволило использовать девальвацию рубля. Этот шанс был и в 1992 году, но он не был использован. Плюс сработало схлопывание финансовых рынков. 1998 год — это прежде всего финансовый кризис. Лопнули финансовые мыльные пузыри, но мыльная водичка-то осталась, то есть какой-то капитал в стране все-таки был. Это был мелкий и пуганый капитал. Мелкий капитал под матрас положить нельзя. Пуганый мелкий капитал может вкладываться только в мелкие короткие проекты. А где у нас с вами мелкие короткие проекты? Это пищевая промышленность. Всплеск инвестиций в пищевую промышленность начинается уже осенью 1998 года. У нас несколько лет пищевая промышленность по объемам роста инвестиций обгоняла нефтяную отрасль. Раньше пищевики работали на импортном сырье, но в силу девальвации рубля его не стало. Начали покупать сырье в стране — пошли инвестиции в сельское хозяйство.

Дихотомия в АПК

Всплеск, рост и затухание. Как вы думаете, мы и дальше будем наблюдать снижение, скатимся на нулевые темпы роста?

Я с этим не согласна и вижу другое будущее. До этого я говорила о средних цифрах, о тенденции всей отрасли. А средним ничего не бывает, тем более в экономике, тем более в сельской. Это очень дисагрегированный сектор. На самом деле во время этого роста в 1999 году произошло расчленение всего сектора на две группы. Объемы производства по регионам, по секторам разные, где лежит эта разделительная черта.

Объясните, пожалуйста.

Импорт ушел, а остались мощности, которые за 2−3 года еще не полностью развалились. Можно на старых мощностях продолжать клепать то, что ты клепал до реформ. А можно было, воспользовавшись уходом импорта, начать модернизировать производство. Прежде начать модернизацию было сложно, потому что она всегда означает временный уход с рынка. Хоть на месяц, хоть на полмесяца. Вы уходите, и нишу мгновенно кто-то занимает, и вытеснить конкурента почти невозможно. И вот подарок судьбы — им сказали: «Ребята, импорт ушел на время. Можешь теперь заняться модернизацией». И тут рынок разделился на две части (я, естественно, очень условно это называю): те, кто решил работать на старых дрожжах, и тот, кто занялся модернизацией. Этот выбор и определил их дальнейшую судьбу. Поэтому сегодня мы встречаем как успешные хозяйства, так и доживающие последние дни.

Успешнее, наверняка, оказались небольшие мобильные хозяйства, фермеры? Какова оказалась их роль в развитии АПК?

Наше сельское хозяйство по законодательству, по традиции, по статистической традиции делят на 3 сектора:

• сельхозпредприятия (бывшие наследники колхозов и совхозов);
• фермеры (явление, которое появилось в конце 80-х);
• личные подсобные хозяйства (ЛПХ), или хозяйства населения.

Последняя группа — более сложный конгломерат. В основном, это приусадебные хозяйства крестьян в деревне, которые предполагают, что сейчас они отработают в сельхозпредприятии, а в свободное от основной работы время пойдут работать на свое хозяйство.

В 1999 году на личные подсобные хозяйства приходилось всего 2−3\% всех сельхозугодий, но производили они 31\% от валовой продукции сельского хозяйства. Все остальное — угодья сельхозпредприятий. В 2003 году распределение сельхозугодий выглядело иначе: 83\% — сельхозпредприятия, 7\% — ЛПХ, а 10\% — земли фермеров. А вот так распределялось валовое производство продукции в том же году: 43\% — сельхозпредприятия, 6\% производили фермеры, а 51\% приходился на ЛПХ. Однако это не экономические разбиения, а юридические. Один зарегистрировался как сельхозпредприятие, другой как фермер. Поэтому сегодня есть фермеры, у которых до 4−5 тыс. га, по 100 человек в найме, они не платят определенные налоги и так далее. У нас по статистике около 7\% фермеров без земли. К сельскому хозяйству это имеет отношение только одно: они накупили техники и обслуживают соседей этой техникой, пашут, убирают, возят. Это нормальный бизнес, вполне распространенное явление во всем мире, но это не фермер. Есть посредник, но он зарегистрирован как фермер. А ЛПХ — это те, кто никак не зарегистрировался. У нас есть ЛПХ в Ростове на 100 га, с 5−10 коровами. Это уже давно товарное производство.

Еще для формирования картины, которая демонстрирует расслоение, хочу привести примеры пилотной переписи. Пилотная перепись была проведена в 8 районах четырех областей России. Картина во всех районах одинакова. Половина хозяйств района дает 5\% всей валовой продукции, то есть это классические подсобные хозяйства. Эти люди, как правило, без скота, у них есть некий огородик для себя, где они выращивают лук и картошку. Их тоже относят к сельскому хозяйству. А вот 10\% хозяйств дают 50\% валовой продукции района. Это уже далеко не личные подсобные хозяйства. Это люди с 3 и более головами условного скота и с более чем 1 га земли. 1 га земли нельзя на досуге возделывать. Это не подсобное хозяйство, это классические фермеры. Эти же хозяйства производят зерно, молоко, мясо с себестоимостью выше цены. И производят из года в год. На мой взгляд, это некий собес, которому государство дает возможность выжить, потому что не знает, что делать с этими людьми.

Самое интересное, что мы по всем продуктам находимся на уровне мировой себестоимости. Даже если к этой себестоимости добавить мировую стоимость дизельного топлива, то мы все равно производим дешевле. То есть, даже если нам придется перейти на мировые цены на топливо в сельском хозяйстве, мы все равно оказываемся конкурентоспособными.

Это та самая дифференциация: сформировались устойчиво конкурентные, высококонкурентные производители и остался длинный «хвост», который дает нам средние показатели. Растет общий сальдированный результат отрасли, но 13 тыс. хозяйств давно уже надо обанкротить. Это рудиментарное явление, которое досталось нам в наследство, и мы не знаем, как с ним поступить.

Есть мнение, что при всей своей экономической неэффективности ЛПХ и малые формы хозяйств — основа сельского хозяйства. Действительно ли нужно их банкротить? Ведь это, как вы говорили, миллионы производителей, люди имеют небольшие, но постоянные деньги. Не получим ли мы к тому же снижение объемов производства?

Если мы убираем этот хвост, который производит 10\% валовой продукции, остальные производители произведут их с легкостью. Это не проблема для них. Проблема в том, что они сейчас не могут произвести. Яркий пример, который меня очень сильно раздражает. У нас из года в год субсидируется производство зерна в Коми (не в Коми-Пермяцком автономном округе, где тоже было бы глупостью). Им дают бесплатно семена, горючее, удобрение. Труд и земля там по определению бесплатные. Они производят 7 центнеров зерна с гектара. Зерно дает им какую-то мелкую копеечку, мелкую рентабельность, потому что расходы бесплатные. Для них это возможность выжить. То есть сеют больше, чем собирают. Но это зерно попадает на общероссийский рынок, обрушивает его, и уже кубанские зернопроизводители начинают терять. Они не могут инвестировать, не могут развиваться дальше. Этот хвост не безобиден, он разрушает тех, кто мог бы идти быстрее. Но тут встает вопрос о политике.

Есть данные, что наша продукция при низкой стоимости тем не менее конкурентоспособна на Западе, и нам нельзя сетовать на качество и эффективность производства.

Большинство производителей у нас действительно работает с мировой эффективностью. Причем, по сахарной свекле — американская эффективность, которая выше, чем в Европе. Экспорт у нас растет, значит на мировом рынке мы конкурируем. Самый яркий пример — это экспорт российских макарон. Раньше только в страшном сне можно было представить, что советские макароны можно куда-то вывозить. Только как химическое оружие. Как они пахли! А сейчас мы вывозим их даже в Италию.

«Wimm Bill Dann» вышел на соковый рынок Европы. Туда вообще вклиниться невозможно, а они со своими морсами появились в Нидерландах. Йогурты мы вывозим, правда, в страны СНГ, но у нас стандарт на йогурт появился только в середине 90-х. Значит, никто себе в ущерб не покупает. Мы вполне конкурентоспособны по птице и свинине. Птицеводство и свиноводство страдает от волатильности, от изменчивости зерновых цен. Здесь нужно лишь несколько государственных мер непротекционистского характера.

Наш экспорт зерна. До 1998 года он не превышал 2 млн. ц. В 1998—2000 годах он вырос, но не настолько, насколько мог бы. Сказалась гуманитарная помощь зерном, без которой мы уже могли обойтись. Но мы не могли вывозить на мировой рынок то, что получали по гуманитарной помощи. Это тоже к вопросу о политике. Резкий скачок произошел в 2001 году, еще через год мы экспортировали 14 млн. т. По зерну мы вполне конкурентоспособны, если будет либерализован европейский рынок.

О национальном проекте

Евгения Викторовна, давайте обратимся к национальному проекту. Он декларирует развитие молочного производства, увеличение поголовья скота на 11\%, доведение производства мяса на душу населения до 30 кг. Реальные задачи поставлены?

Мы никогда не будем самообеспеченными по говядине. Мы сильно опоздали. Причем, опоздали не сейчас, а века три назад. Этот рынок занят, и нам дороже производить. И по молоку страна может быть полностью обеспечена. Сказано, что производство молока в стране вырастет на 4−5\%. Вряд ли мы будем вывозить массово молочные продукты, за исключением, может быть, стран СНГ. Это значит, что мы должны будем съедать на 4−5\% молока больше. Эластичность потребления молока примерно 0,3. Будет создано 130 тыс. скотомест, которые будут давать 8 тыс. т молока в год. Сейчас мы даем 3 тыс. т. Получается прирост полмиллиона тонн молока в год. Сейчас мы доим более 30.

На реализацию проекта «Развитие АПК» в 2006 году предлагается выделить из федерального бюджета средства в объеме 19,2 млрд. рублей, за два года — 30 млрд. рублей. Много это или мало?

В принципе, звучит хорошо, но посмотрите, куда идут деньги. Посмотрим 2006 год. Повышение уставного капитала «Росагролизинга» — 4 млрд. рублей. Ни на субсидирование, ни на что, — просто увеличение уставного капитала. Для субсидирования процентной ставки малому бизнесу 3,7 млрд. на уставный капитал «Россельхозбанка». Иными словами, из всей программы, из 30 млрд. рублей, половина уходит на повышение уставного капитала двух государственных коммерческих структур.

Почему-то уровень поддержки сельского хозяйства у нас оценивают по дотациям из бюджета. Расходами в бюджете поддержку не меряют нигде в мире. А вот если производитель получает цену выше среднемировой, то он у вас поддержан. Он получает за единицу продукции больше, чем его коллега за рубежом. Все показатели уровня поддержки строятся на этом принципе, — и в ВТО, и в Организации Экономического Сотрудничества и Развития (ОЭСР).

По методике ОЭСР, наш уровень поддержки колеблется на уровне 4−10\%. По уровню поддержки среди развитых стран мы находимся на уровне Австралии и Новой Зеландии. Из развивающихся стран с нами на одном уровне с Индией, Китаем, Вьетнамом. Казахстан примерно на этом же уровне. Европа — это 36\%, США — 26\%, Япония — 60\%.

То есть поддержка государства незначительна. Каких государственных мер, на ваш взгляд, не хватает? Есть ли избыточные меры?

Первое, мы все время сегодня занимаемся защитой от импорта. Защита от импорта обрекает нас на то, что сектор будет расти темпами просто внутреннего спроса. А внутренний спрос у нас определяется не реальными доходами, а доходами нижних слоев населения. Но представитель нижних слоев, если у него выросли доходы, мяса больше есть не будет, он уже и так на пределе его ест. Богатые люди или вегетарианцами становятся, или покупают исключительно аргентинское мясо. Импортозамещение обрекает нас на низкие темпы роста сектора. Нам нужен агрессивный экспорт, а мы единственная страна в мире, которая облагает тарифом экспорт. Любая африканская страна стремится свой банан или кокос вывезти. А Европа еще и дотирует за это. Национальный проект говорит: «Нет, не будем выталкивать зерно, мы его лучше здесь потребим и начнем животноводством заниматься. Мы еще больше обложим зерно тарифом, чтобы его не вывозили, чтобы можно было животноводством заниматься».

Второе. Вспомним расслоение среди производителей и тянущий назад хвост. Нам надо научиться заниматься людьми, а не поголовьем. Нам не нужно держать поголовье, которое будет давать нищенское содержание этим людям. Люди нуждаются в нормальном заработке внутри села. Политику социального развития деревни следует ориентировать на альтернативную занятость. Нужно, чтобы эти люди занимались чем-то другим, чтобы Коми не производила зерно по 7 центнеров с гектара. Национальный проект направлен на поддержание производства молока в ЛПХ, но это не альтернативная занятость. Это мелкая копейка, настолько мелкая, что мы опять обрекаем население на нищету. Причем, на нищету тяжелую, потому что доить коров руками — тяжелый хлеб.

Что, на ваш взгляд, изменится в АПК, если все намерения будут успешно реализованы?

Господдержка лизинга скота — это идущая программа, но здесь поставлена задача закупить 100 тыс. голов племенного скота. Это превышает годовой оборот племенного скота. Россия, заявив, что племенной скот купит в таких объемах, вызовет ажиотаж на рынках. За какие деньги нам этот племенной скот будут сейчас предлагать? Более коррумпированного рынка, чем рынок племенного скота, нет. Это признают все мировые эксперты. Когда продают племенного быка, на одну чашку кладут племенного быка, а на другую золото. Как уравновесится, так продали. А мы хотим 100 тыс. закупить. Притом, что ни одна региональная программа по государственной закупке племенного скота успехом не увенчалась. В регионах, куда я ездила, купленный за государственные деньги скот отдают на мясокомбинаты.

Развитие животноводства предполагает — и это явно сказано в тексте проекта — произойдет за счет ограничения вывоза зерна. Мы сегодня будем опускать еще и зерновое производство. Что предполагает ускоренное развитие животноводства? Оно предполагает три подпрограммы. Субсидирование двух третей процентной ставки по 8-летним кредитам на техническое перевооружение ферм. Эта программа, на мой взгляд, единственная хорошо идущая программа в сельском хозяйстве. Но обратите внимание, как ее здесь применяют. У нас проект на сколько лет? На 2, гарантии даются на 2 года. А субсидирование по кредитам на 8 лет.

Отмена таможенных пошлин на технологическое оборудование — единственное, против чего я не могу ничего сказать. В 1998 году эту меру пытались протолкнуть, потому что была такая возможность для модернизации. Тогда она сработала бы гораздо эффективнее, чем сегодня.

Нацпроект говорит о стимулировании малых форм хозяйствования АПК, создании кооперативов…

Малые формы хозяйствования — это личные подсобные и крестьянские фермерские, о которых я уже говорила. Кооперативное законодательство у нас непроработанное. Под кооператив может «косить» любая корпорация. Завтра у нас этих кооперативов будет море. Будет создано 2,5 тыс. кооперативов. Я посчитала, что на 1 кооператив придется примерно 6−7 тыс. подсобных хозяйств. Таких кооперативов не бывает в принципе.

Каков ваш итог относительно будущего национального проекта?

Хочу вспомнить классика: «Глупость наших законов искупается степенью их исполнения». Поэтому, я думаю, что через годик-другой мы просто забудем это словосочетание, и будет изобретено какое-нибудь новое. Слова «административная реформа» теперь вообще, по-моему, не употребляются. Еще звучит ЧГП («Частно-государственное партнерство»), но про него скоро тоже забудут. И последнее, для сравнения, в США национальный проект в сельском хозяйстве — проведение широкополосного Интернета в каждое село.