Почему он пользуется таким спросом не только среди татарских, но и среди русскоговорящих театралов? Откуда в театре берутся талантливые актеры? Об этом корреспондент TatCenter.ru беседует с главным режиссером ТГАТ им. Г. Камала Фаридом Бикчантаевым.

«Не только примитивные комедии…»

— Создание в Казани в 1907 году первой профессиональной театральной труппы «Сайяр» («Передвижная»), то есть возникновение национального драматического театра, стало для татар событием огромной важности. Театр появился, вопреки яростному сопротивлению со стороны мусульманского духовенства, тогдашних отцов города и правителей России, и стал символом признания человеческих и гражданских прав поволжских татар.

Между прочим, татары — коренные жители Казани столетиями жили в слободе на окраине русского города около озера Кабан. А с 1912 года, когда «Сайяр» получила постоянную площадку в клубе «Шарык» («Восток»), у татар наконец-то появилось место, где они могли всем миром на родном языке обсуждать актуальнейшие общественные проблемы тех лет и принимать участие в развитии национальной культуры. В 1926 году (первым среди национальных театров Советского Союза) татарский драмтеатр получил звание академического. Все годы своего существования он пользовался успехом не только в Казани, но и во многих городах страны. И меня просто возмущает, когда я слышу: «Да, что там в Камала смотреть, кроме примитивных комедий!».

В девяностые годы по всей России театры пустели, горели, закрывались … Тогда нашей главной задачей было любыми путями выжить, сохранить труппу. Чтобы привлечь людей, мы стали отдавать театр в аренду для проведения различных мероприятий (певцам, властям города, трудовым коллективам), продолжая при этом ставить пьесы и играть спектакли. Да, порой это были комедии, не отличавшиеся глубиной характеров и «закрученностью» сюжета. Но ведь тогда зритель переживал столько проблем в жизни, что «проблемы на сцене» ему вообще были не нужны — он искал душевного покоя и отвлечения от повседневных забот.

Наступил кризис серьезной драматургии. Но, между прочим, в эти же смутные девяностые в театре Камала помимо «примитивных комедий», с успехом шли Шекспир, Шиллер, Островский, Лопе де Вега, Эдуардо де Филиппо, Чехов. И в зале было немало зрителей с наушниками. Меня всегда поражает, когда спрашивают: «А Вы и „Три сестры“ играете на татарском языке?». Но, позвольте, если во всех странах Шекспир, Кальдерон, Мольер, Брехт, Чехов, Горький звучат на разных национальных языках, то на каком нужно ставить спектакли в татарском театре? И за 102 года существования в Камаловском театре спектакли шли только на татарском. Однако, благодаря нашим переводчикам, это нисколько не мешало иноязычной публике.

Сейчас в стране многое изменилось, и, все-таки, головная боль всех театров (и российских, и особенно национальных) — это репертуар. Конечно, можно кого-то привлечь в театр и голыми задницами, но мне кажется, такие экзерсисы не совсем подходят для академического театра.

Безусловно, мы стремимся сохранить классику драматургии, но нам нужны и современные пьесы. Новые и современные! Вот уже четыре года подряд мы проводим конкурс современной татарской пьесы, который сами же и придумали. И ежегодно включаем в свой репертуар два-три произведения, победившие в конкурсе. Так что можно считать, что мы стимулируем развитие татарской драматургии.

«У нас эмоционально непосредственный зритель»

— У каждого национального театра своя собственная система взаимоотношений зрителя и сцены. Как-то я был в грузинском театре имени Шота Руставели. За пять минут до спектакля — в зале никого. Спрашиваем: «А что, спектакля не будет?», «Пачиму нэ будет, захади, дорогой!» — отвечают. И правда, к концу первого акта ползала набирается, к концу второго — зал битком. Или в «Трехгрошовой опере»… В начале — в зале никого, но в сцене публичного дома — все грузины на своих местах!

А если говорить про наш театр… Был у меня курс, который мы готовили для уфимского театра. Замечательные ребята — из глухих деревень, чистые, как белый лист. Почти никто из них раньше ни разу не был в театре. И после того, как они пересмотрели весь наш репертуар, порой плача на простейших мелодрамах, я их послал в Качаловский театр, а на следующий день спросил о впечатлении. Оказалось, что самым большим их впечатлением стал не сам спектакль, а гробовая тишина в зале во время спектакля!

А недавно в театр Камала приезжал Государственный академический Малый театр. Так потом наши артисты мне все уши прожужжали: «Как замечательно… Как в зале тихо… Никто не опаздывает, программки покупают, друг друга не переспрашивают, а у нас!». У нас очень эмоционально непосредственный зритель, поэтому все совершенно иначе.

В «Камала» люди приходят не только для того, чтобы приобщиться к театральной жизни. Они идут в театр как в родной дом: пообщаться со знакомыми, впитать мелодику родного языка, «подышать родным воздухом». И бурная реакция нашего зрителя на происходящее на сцене подтверждает, что у него совершенно иная культура восприятия.

Ставил я свой первый спектакль «Бичура». Он был достаточно сложным для восприятия, с музыкой Перголези, со множеством интонационных и музыкальных пауз, перебивов ритма. Смотрю, пока идет диалог, зрители болтают, оглядываются по сторонам, приветствуют друг друга, но как наступает пауза — замолкают. Это стало для меня открытием. Потом было множество всяческих открытий …

Или, например, я со своим первым студенческим курсом поставил «Версальский экспромт» Мольера. Сложнейшая пьеса. Мало того, что театры ее практически не ставят, я театральный язык еще больше усложнил. Смотрю — на первом ряду бабушки в платках… Знаете, я так растерялся, когда после спектакля они пришли меня благодарить! Между прочим, они очень точно отметили и достоинства и недостатки спектакля. Так что реакцию нашей публики невозможно спрогнозировать заранее.

«Я их вырываю из „попсовой“ среды»

— С 1990 года кадры для Татарского государственного Академического театра им. Г. Камала мы воспитываем сами. В советские времена особо талантливых ребят после Казанского театрального училища можно было направить на учебу в столичные театральные вузы. В конце восьмидесятых «целевое направление» существовать перестало. И в 1990 году во всех крупных городах России на базе институтов культуры стали создаваться актерские отделения.

Создание такого отделения в Казанском университете культуры и искусств, безусловно, заслуга Марселя Салимжанова и бывшего ректора казанского института культуры Раиса Беляева — большого поклонника татарского театра. Марсель Хакимович принимал активнейшее участие в подготовке самого первого курса. На нем обучалось большинство нынешних ведущих актеров Татарского государственного Академического театра им. Камала, среди которых Искандер Хайруллин, Радик Бариев, Миляуша Шайхутдинова. Курс был мощным, ребята прекрасно понимали, куда они пришли и чему должны научиться, поэтому работать с ними было очень интересно.

Они практически жили в театре, посещая в университете культуры только общие лекции. Конечно, не всем в театре нравилось, что по нему целыми днями шастали «дети», которые, естественно, не всегда идеально себя вели. Но Марсель Хакимович постоянно доказывал и труппе, и администрации необходимость их постоянного присутствия в театре. И жизнь подтверждает, что он был абсолютно прав. Творчеству же по учебникам не научишь. Единственно возможный принцип обучения актеров, художников, танцоров — это принцип «мастер-ученик», поэтому не так важно, где учился человек, важнее — у кого он учился.

В июне этого года мы выпустили еще один курс, и почти все ребята войдут в труппу нашего театра. Половина из них приехала из деревень, девочки, в основном, городские. Все они уже люди XXI века и пришли с совершенно иной культурой, которую пытались привнести и в театр. С некоторыми проявлениями этой «культуры» я начал бороться жесточайшим образом.

Я считаю, что за первый год учебы обязан вырвать ребят из «попсовой среды», и поэтому занимаю их в театре для того, чтобы у них уже ни на что просто сил не было. Конечно же, они находят время и на ночные клубы, и на дискотеки, и на общение, тусовки, но главная их жизнь — в театре. Да, наверное, это слишком жестко и как-то самонадеянно с моей стороны — надеяться, что я смогу их переиначить. Но какие-то результаты своей «политики» все-таки вижу.

А ведь дело до скандалов доходило. Однажды зашел в гримерку к девчонкам. Сидят две «артистки», в блондинок перекрашенные, из магнитофона попса орет. Я им такой разнос устроил! И сказал, чтобы на занятиях не появлялись, пока «не приобретут натуральный цвет». Так они три месяца дожидались… Помимо обучения в мастерской студенты постоянно общались с актерами, присутствовали на репетициях и на равных работали в спектаклях. В первый же месяц они должны были пересмотреть весь репертуар нашего театра, потом — Тинчуринского, Качаловского, Оперы и балета. Года два я сам, как пастух, вывозил их в театры Москвы и Санкт-Петербурга, затем они стали ездить самостоятельно — то на «Золотую маску» отпрашиваются, то на «Реальный театр».

По сути, являясь членами труппы, ребята вместе с нами ездили в Лондон, с большими гастролями в Москву, на театральные фестивали. И они видели, как татары Москвы «ломились» на наши спектакли, как они осаждали Малый театр, где проходили гастроли.

Этому курсу вообще невероятно повезло — они попали на празднование столетнего юбилея татарского театра и были в гуще всех событий, происходивших и в самом театре, и вокруг него. Так что нам лозунгами их воспитывать не приходилось. Они всё видели сами и «вынуждены» были осознать роль татарского театра в национальной, общественной жизни республики, в жизни и в национальном самосознании современных татар.

Во время учебы мы старались стимулировать их творческие способности. И они выполняли море самостоятельной работы, тем более что курс был экспериментальный: актерско-режиссерский набор. Например, один из дипломных спектаклей девочка-режиссер поставила совершенно самостоятельно, интересно переосмыслив старую пьесу Туфана Миннуллина «Чертов тост». В спектакле наши двадцатилетние ребята играли тридцати — сорокалетних людей из поколения «шестидесятников», решающих проблемы того времени.

Другой дипломный спектакль по «Мере за меру» Шекспира (сверхсложное произведение!) посмотрел крупнейший шекспировед страны Алексей Бартошевич — завкафедрой РАТИ-ГИТИСа, профессор, заслуженный деятель науки России. Он дал и самому спектаклю, и актерским работам высокую оценку. Более того, Алексей Вадимович предложил наш спектакль дирекции Шекспировского фестиваля 2010 года, в котором будут принимать участие и российские, и зарубежные театры. Так что этим курсом, в принципе, я доволен. Сейчас их задача — влиться в коллектив труппы, в которой около пятидесяти человек, и научиться работать уже в новом качестве — актеров театра Камала.

Гордость и достояние нашего театра — Ринат Тазетдинов, Равиль Шарафиев, Назиба Иксанова, Николай Дунаев. А вообще, в нашем театре служат народный артист СССР (Шаукат Биктимиров), пять народных и три заслуженных артиста России. У нас четырнадцать человек являются народными артистами Татарстана, шестнадцать заслуженных артистов республики. А сколько актеров имеют ордена, медали, а сколько у нас заслуженных деятелей искусства, заслуженных работников культуры (и страны, и республики)! Так что ребятам будет очень непросто им «соответствовать». Но мне кажется, что многие из них с этим справятся.

У них нет этого провинциализма

— Иногда меня спрашивают: «Если у вас такие замечательные ребята в театре, чего же их не переманивают в столицы, почему их в кино не приглашают?». Ну, во первых, российское кино — это своеобразный рынок…

По поводу же приглашений… Ильдус Габдрахманов снимался в кино про чеченскую войну. А Искандера Хайруллина вообще приглашали в «Современник», но он отказался. Я его очень ругал (он — мой ученик, и я был бы рад за него). С другой стороны, мне было приятно, что он оказался таким патриотом своего театра. Кстати, и Бартошевич был от Искандера просто без ума, когда первый раз увидел его в «Чайке» в роли Треплева, в последний свой приезд — в спектакле «Жизнь есть сон» Кальдерона.

Как-то в Казань приезжал поработать в Качаловском театре режиссер «Современника» Олег Хусаинов. Пришел посмотреть на наших ребят из первого выпуска и взял нескольких из них (и меня в том числе) в «Шейлока» по «Венецианскому купцу» Шекспира. Мы сделали с ним спектакль. И он сказал как-то: «Знаешь, Фарид, чем замечательны твои ребята? Они не парятся по поводу своей провинциальности. У них нет этого тухлого провинциализма». Он абсолютно прав: они не тушуются перед столичными авторитетами. У них есть амбициозность и самоуважение. Они работают в Казани, в академическом театре с прекрасными традициями, и абсолютно счастливы.

Вообще же, в российском театре — страшная невостребованность. Сколько звезд нашего театра и кино умерло в нищете, без внимания, без денег, в больницах, а то и на улице; сколько из них спилось или наложило на себя руки! Ведь их фамилии даже перечислять страшно — актеры классической советской школы, которыми восхищалось не одно поколение советских людей, а им годами, десятилетиями не давали ролей.

Вот артисты балета, оперы гастролируют сегодня по всему миру. В одной стране споют, станцуют в спектакле или в концерте — их приглашают в другую. И у них целый год наперед расписан. А вот в драматических театрах практики контрактов или творческих командировок нет. Я по нашей труппе сужу — у нас есть актеры очень высокого уровня. Пусть бы ездили в другие города, страны — и себе славу завоевывали бы, и театру своему.

«Нужен и „интеллектуальный“ театр»

— Когда в 1998 году мы впервые проводили в Казани Международный театральный фестиваль тюркских народов «Науруз», то старались не представлять зрителям самые лучшие спектакли, а хотели пригласить в наш город как можно больше театров. Наша задача была в том, чтобы объединить все тюркоязычные театры одной идеей, познакомиться, пообщаться с коллегами. Хотели, чтобы зрители увидели это многонациональное разнообразие. К нам тогда приехали и якуты, и гагаузы, и хакасы, и тувинцы, и киргизы, и казахи и т. д.

В 2009 году уже в четвертый раз «Науруз» пройдет в Казани. Мы уже заручились поддержкой Министерства культуры республики и России и надеемся, что фестиваль станет интересным и ярким событием. Программа фестиваля уже готова. Помимо собственно тюркских театров, хотим пригласить театры из Азии (Китая или Кореи) и Европы, а также театр самого Питера Брука «Буфф де Нор» со спектаклем «Сизви Банзи умер». Что касается самой театральной деятельности, то мы постоянно обсуждаем с директором театра Шамилем Закировым все проблемы.

Шамиль Зиннурович настолько любит театр вообще и наш, конечно, в частности, он настолько чуток ко всему новому, что поддерживает все наши инициативы. И мы пришли с ним к четкому пониманию, что театр Камала должен меняться. Понимаете, этот бытовой и психологический реализм, которым жили театры в XIX и в XX он все — истощился, он просто сдулся, как шар. И чтобы театр сегодня развивался, нужно искать новые формы, новый театральный язык, использовать какие-то новые технические приемы, обновлять палитру выразительных средств.

Вы, наверное, помните, как многие зрители реагировали на фильмы Тарковского: многие выходили из кинозала, плюясь и матерясь. Так и сегодня не каждый человек готов воспринять «новый» театр, но и на комедии из деревенской жизни тоже не всякий пойдет (кроме, пожалуй, «Старика из Альдермыша»). Нашему зрителю сегодня нужен интеллектуальный театр, поэтому с этого сезона мы возлагаем большие надежды на Малую сцену, где будут идти такие спектакли. Помимо основного нашего репертуара, кстати, довольно любопытного, состоится премьера «Мещан» М. Горького (спектакль ставит Рашит Загидуллин — главный режиссер театра им. Тинчурина), а также будут выпущены два спектакля по произведениям, победившим на конкурсе «Новая татарская пьеса» — «Ружье» З. Хакима и «Дитя» И. Заниева.

На Малой же сцене мы покажем студенческие спектакли, вошедшие теперь в наш репертуар («Чертов тост» Т. Минуллина и «Мера за меру» Шекспира). А я собираюсь ставить пьесу французского драматурга Эрика-Эммануила Шмитта «Господин Ибрагим и цветы Корана». Вообще, к новому сезону эту площадку мы технически переоборудовали.

Как известно, каждая национальная культура выражает свое отношение к происходящему собственными средствами, а из этого многоголосия как раз и рождается красота и богатство этого мира. Оставаясь самими собой, мы постоянно меняемся, находимся в поиске. Мы движемся вперед, не разрушая «до основания» накопленное предыдущими поколениями, не подчиняясь конъюнктуре, не стараясь подделаться под какую-то общетеатральную эстетику, а просто четко осознав, что нужно расти и развиваться.