Человек — царь природы или ее палач? Ответ на этот вопрос отнюдь не очевиден. Результаты воздействия людей на окружающую среду все более масштабны, разрушительны и необратимы. Может ли человечество развиваться в гармонии с природой? Об этом главный редактор Pravda.Ru Инна Новикова беседует с экономистом, директором института водных проблем, членом-корреспондентом РАН Виктором Даниловым-Данильяном

— Виктор Иванович, не преувеличивают ли ученые вред, который хозяйственная деятельность человека наносит природе? Извержение исландского вулкана, к примеру, не загрязняет ли окружающую среду гораздо сильнее?

— Очень часто люди плохо представляют реальные масштабы воздействия человека на природу. Потому что человек сейчас за один день сжигает столько ископаемого топлива, сколько природе нужно было накопить за 11 тысяч лет. Так что сравнение с вулканами не вполне правомерно. Академик В. И. Вернадский, основоположник теории ноосферы, сказал, что воздействие человека на природу уже стало сопоставимо с природными силами еще в 30-х годах прошлого века, почти 100 лет назад.

Надо понимать, что биосфера — это саморегулирующаяся система. Регулятором в этой системе является биота, то есть система живых организмов, система жизни. Сам по себе вулкан ничего там не регулирует. Он выбрасывает загрязнения, он при извержениях может вызвать цунами, землетрясение…

Но дело-то все в том, что никаких других регуляторов на Земле нет. Это именно живые организмы в своей совокупности реагируют на изменения солнечной активности, реагируют на выбросы вулканов, и так далее. Как это происходит? Увеличивается концентрация углекислого газа в атмосфере, благодаря этому растет активность растений по усвоению этого углекислого газа, образуя новое живое вещество — биомассу. Эта биомасса в свою очередь поглощает углекислый газ, нормализуя его концентрацию в атмосфере. И наоборот. Если по какой-то причине в атмосфере углекислого газа стало меньше, это угнетает растительность. Она перестает в таких количествах забирать углекислый газ из атмосферы. И таким образом поток уменьшается, и ситуация нормализуется. Вот этих регулирующих процессов, которые осуществляются исключительно системами живых организмов, экосистемами, известно большое количество. А человек разрушает подобные природные, естественные регуляторы.

— В чем это проявляется, какие изменения происходят?

— С невероятной скоростью растет концентрация парниковых газов в атмосфере. Нет, никаких сомнений в том, что это — результаты деятельности человека

Есть такие мудрые люди, которые, слыша такие заявления, как я сейчас сделал, говорят: «Но главный-то парниковый газ — водяной пар». Да, человек, практически не влияет на концентрацию водяного пара в атмосфере. Но не нужно ломать механизм в целом, достаточно сломать регулятор. Мы и ломаем этот самый регулятор — биоту, которая регулировала на протяжении почти четырех миллиардов лет процессы в атмосфере

Поясню на примере. Уатт изобрел регулятор для паровой машины. Есть русская пословица, по-русски регулятор Уатта называется «золотником». Что такое паровая машина? У нее емкость несколько кубометров, а регулятор Уатта вот с эту чашечку. И он регулирует эту махину. Уберите регулятор — она взорвется.

— Допустим, регулятор сломан, как его починить?

— Беречь его, прежде всего, этот регулятор. Вот вы спрашиваете, какие другие есть показатели воздействия человека на природу. Сокращение биоразнообразия — самый страшный показатель. Причем, речь не об общеизвестных обитателях Красной Книги — леопардах, тиграх, стерхах и так далее. Основная масса биотической работы производится микроорганизмами. В одном кубическом сантиметре пресной воды, взятой из водоема, находится миллион живых существ. Столько же — в одном кубическом сантиметре нормальной почвы. Вот кто делает всю, почти всю биотическую работу. То, что мы видим в зоопарках — это маленькая надстройка над этой гигантской машиной. А ломаем мы очень просто. Мы осушаем болота, мы распахиваем луга. В мире не осталось не освоенных лугов и степей, кроме как заповедников. Все это распахано, леса уничтожены на 40 процентов с лишним. Так что понимаете, тут показателей-то с три короба наберется, все эти микрорабочие природы погибают.

— Кто-то этим озабочен на государственном уровне, в той же западной Европе, где чуть ли не молятся на экологов?

— Да, там добились определенных результатов, очистили многие реки. В Рейне можно свободно плавать. Но я не склонен идеализировать опыт западной Европы. Потому что многие природоохранные мероприятия там осуществляются за счет глобальной экологии. Объясняю. Для того, чтобы восстановить какую-то экосистему нужно, допустим, привезти грунт, сделать какие-то оросительные работы, еще что-то. На все это нужно энергию. Но эта энергия откуда-то берется? Из какой-то развивающейся страны, где для того, чтобы добыть нефть, уголь или газ, построили карьер, пробурили скважины, изуродовали всю природу и так далее. Там стало хуже, но зато здесь стало лучше. Вот настоящие экологи, которые мыслят глобально, этот путь отвергают. Они говорят, что подобные мероприятия только тогда по-настоящему целесообразны, когда глобальная экологическая польза от него больше, чем неизбежные в большинстве случаев экологические издержки. В Европе, к сожалению, многое сделано за чужой счет.

— А если говорить о России? Недавнее катастрофическое наводнение на Дальнем Востоке — природный катаклизм или результат деятельности человека?

— Это, конечно, был природный катаклизм. Но наряду с потеплением, это стало проявлением разбалансировки климатической системы, которая происходит по антропогенным причинам и приводит к учащению и усилению стихийных бедствий. Так что в этом смысле без человека не обошлось. Но не прямо, а через опосредованное влияние на всю биосферу в целом.

Мы это наводнение изучили досконально в рамках имеющейся информации. Разные авторы предлагают разные способы оценивать повторяемость таких явлений. Интервал — от 100 до 250−300 лет. То есть один раз в сто лет по Пирсону, и один раз в 300 лет по Критскому и Менделю эти катаклизмы могут случаться.

А что было осенью на Амуре с точки зрения механизма и масштаба явления? В точности то же самое, что произошло в 2010 году. Только с другой географией. Почему произошло амурское наводнение? Потому что над северо-западной частью Тихого океана сформировался исключительно мощный блокирующий антициклон. Дальше пошли муссонные циклоны и из-за того, что были поставлены блоки, они распространялись не на обычную для себя территорию, а на территорию впятеро меньшую, то есть на бассейн Амура все попадало и проливалось над бассейном Амура, в Китае и в России соответственно.

А что было в 2010 году? Такой же примерно антициклон сформировался над европейской частью России, когда была жара 38 градусов, А где было наводнение? На окраине, там, где блок был поставлен, в Пакистане. Те же самые муссоны, в Пакистане было несколько тысяч жертв. А разница между 13-м и 10-м годом, это, простите, что — 300 лет или 100 лет? Вот и делайте выводы, связано ли такая частая повторяемость катаклизмов с деятельностью человека.

— Да, невеселые перспективы… Поучается, чем дальше, тем чаще и сильнее будут природные бедствия, их нельзя даже назвать в полной мере стихийными… Сколько нашей Земле осталось жить, если ничего не менять?

— Попытки ответа на этот вопрос — это гадание на кофейной гуще. Потому что мы говорим о переходном процессе. А наука не умеет прогнозировать переходные процессы. Мы можем прогнозировать только стационарные или квазистационарные процессы. То есть развитие, которых предопределено известным и оцененным прошлым. А переходные процессы — это результат событий, воздействие которых на реальность мы плохо себе представляем. И вот сейчас мы сталкиваемся с этим.

Поэтому, когда даже озабоченных судьбой человечества и окружающей среды людей спрашивают, сколько осталось, вот как вы спросили, то ответы бывают очень-очень разные. Минимум, меньше мне не приходилось слышать, это 100 лет, а максимум — это несколько тысяч лет. Но человек не может удовлетвориться таким ответом. Но лучше ответа сегодня дать нельзя. Можно только указать на интервал, но и левая и правая точки этого интервала — это гадание на кофейной гуще.

— И все-таки я хочу вернуться к России. Вы ни одно десятилетие занимаетесь темой экологии. Неужели нет позитивных изменений в плане грамотности, ответственного какого-то отношения у нас, людей?

— Что касается экологической активности населения, то она у нас находится почти на нуле. Вот сколько ни было попыток проникнуть в парламент каким-то экологическим или около экологическим партиям, они больше нескольких десятых процентов никогда не набирали. В той же Германии «зеленые» не только в парламенте сидят уже много-много лет, они и в правительственную коалицию иногда входят.

— Это говорит о поддержке населения, конечно. Но это и говорит об организации их работы.

— Когда вас не поддерживает население, вы многого не добьетесь. Вспомните Советский Союз, какая была замечательная ситуация? Когда у нас началась перестройка в 86-м году, то у нас начались какие-то послабления на предмет всевозможных запретов на политическую деятельность. Начались понемножку открываться какие-то форточки, щели. Так вот, первой форточкой, которую открыли, была экологическая. Населению разрешили говорить о том, что оно пьет грязную воду, дышит грязным воздухом, что дети, а то и взрослые болеют аллергией из-за выбросов предприятий по производству белково-витаминных концентратов и так далее. Первые митинги и первые демонстрации состоялись по экологическим поводам. Это было в Запорожье, в Нижнем Тагиле, в Приозерске Ленинградская область.

И все люди, которые жаждали политической активности, устремились в эту форточку. Они все стали заниматься экологией. Они все стали за нее, как бы, болеть. Но потом-то оказалось, что разрешается уже говорить: «Долой монополию КПСС!».

— Это стало гораздо более интересным…

— Да. И все забыли про экологию. Народных депутатов РСФСР было то ли 1020, то ли 1040. Так вот, среди них не было никого, у кого в программе предвыборной не было бы экологических слов. Они все были за экологию. Но когда их выбрали, и когда они стали заседать, и когда была принята декларация о независимости России, они все об этом забыли. И в результате, несмотря на то, что это в Верховном Совете был комитет по экологии, был принят Закон об охране окружающей среды, который действовал с 92-го года (и он действовал 12, что ли, лет), так, несмотря на это, из них только 29 человек хоть раз с трибуны сказали что-нибудь природоохранное или экологическое. Из 1020!

— Это какой-то феномен российский или что?

— Ну, конечно, это российский феномен, но он объясняется нашей историей. Он объясняется тоталитарной системой, закрытостью этого общества. Я говорю, это была первая форточка, из которой можно было дышать. Потом открылись все двери и окна. В эти двери и окна стало вылетать российское национальное богатство. И до сих пор летит.

— Но, тем не менее, есть экологические комиссии при строительстве, раньше никто даже не думал об этом. Но вы считаете, что ничего хорошего за эти 20 лет не произошло?

— В России все идет от власти. А власть принимает новый закон, поправки к закону об особо охраняемых территориях, согласно которому закону, можно, ну пусть не всегда, а там до 2015 года, это же совершенно не принципиально с идеологической точки зрения. Можно превращать заповедники в национальные парки. Но, простите меня, какой сигнал обществу дает этот закон? Очень простой: Нам плевать на эти заповедники, если у нас есть какая-то потребность в землях, которые они занимают. Ну, а если им плевать на заповедники, то почему мне не плевать на все остальное? Мимо урны, например, и так далее.

— Где-то я читала, что если в доме где-то будет разбито стекло, и его не починят, то вскоре в этом доме будут разбиты все стекла. Иными словами, вы — пессимист?

— У меня нет особого оптимизма. По этому поводу я говорю свою любимую русскую пословицу: «Гром не грянет — мужик не перекрестится». И мой оптимизм, который у меня в какой-то мере все-таки сохраняется, основан на том, что гром-то, конечно, грянет, но не убьет. И хватит сил перекреститься после этого.

Источник: pravda.ru