— Гузель, вопреки ожиданиям аудитории и, возможно, Вашим, хочу разговор наш начать не с вопроса о романе, который Вы написали, а с вопроса о книгах, которые читаете. Что из недавно прочитанного отозвалось в душе?

— Я осторожно отношусь к тому, что впускаю в себя, поэтому не очень много фильмов смотрю и книг читаю, а художественных — вообще наперечет. В основном изучаю научные тексты по работе: диссертации, статьи, авторефераты. Недавно были Питирим Сорокин «Голод как фактор» и Б. Поршнев «О начале человеческой истории» — это как раз научная литература, которая мне сейчас необходима.

Если говорить о художественной, то из самых ярких произведений последних месяцев отмечу «Лестницу Якова» Л.Улицкой. Людмила Евгеньевна относится к тем авторам, которым доверяю безоговорочно. Я ждала эту книгу, купила, дня за три прочла. Это большой многослойный роман; для меня лично одной из самых интересных была театральная линия, потому что очень люблю театр, а главная героиня этого произведения — театральный художник. Прочитав роман, Вы словно посмотрите несколько очень интересных театральных постановок — в прочтении художника-постановщика Улицкой.

Еще одна книга — Энтони Дорр, роман «Весь невидимый нам свет», в 2015 году он получил Пулитцеровскую премию. Это история времен второй мировой войны о том, как двое — французская слепая девочка и немецкий юноша, солдат вермахта, — идут навстречу друг другу, долго, практически всю жизнь, наконец, встречаются буквально на несколько часов, а потом судьба их снова разводит. Книга примечательна тем, что это настоящее кино в прозе, то есть, прочитав текст, вы как будто посмотрите фильм, придуманный и поставленный автором. Для меня, человека с кинематографическим образованием, опыт прочтения этого произведения был очень интересен еще и в профессиональном плане.

— Теперь вдвойне интересно прочитать мне, потому что любопытно: смогу ли я прочувствовать кинематографичность данного текста, или это Вы его так «увидели» в силу Вашего образования.

— Когда читала, мне этот текст показался буквально родным: с одной стороны, понятно, как он сделан, очень интересно отслеживать инструменты, использованные писателем, чувствовать структуру истории; и в то же время текст очень живой, яркий. Мне показалось, что роман кого-то, возможно, даже оттолкнет своей кинематографичностью: в нем очень чувствуется монтаж, главы романа совсем короткие, буквально по две страницы, как кадры фильма. Мне такая форма легла на душу, и я получила наслаждение, читая.

— У Вас бывает чувство писательской ревности, когда очень нравится и кажется будто своим чужой текст, и задевает, что он другим автором создан?

— Нет, наоборот, хорошие произведения вызывают восхищение. Бывают тексты, которые очень резонируют с тем, что есть внутри меня. Так было, например, с «Лавром» Евгения Водолазкина. Я прочитала страницу и поняла, что буду читать дальше, не отрываясь, а потом еще и перечитала. Для меня всегда важно, есть ли такой внутренний диалог с автором с первых страниц книги. Такое же ощущение было в случае с книгой «Время женщин» Елены Чижовой: я прочитала первые пол страницы, и поняла, что текст «мой». Или «Степные боги» Андрея Геласимова — чудесный роман! Он очень легко написан, но говорит о вещах самых серьезных. Произведение по большому счету о войне, хотя самой войны там нет вовсе, а есть просто трогательная, временами очень смешная история мальчишки-сорванца в послевоенные годы, целый водоворот забавных коллизий с ним и его окружением. Тем сильнее общее впечатление: прочитав до конца, ты понимаешь, что на самом-то деле это было — об ужасе войны.

— Так читаете Вы, уже обремененная опытом, и читательским, и жизненным. Но такой Вы стали, в том числе и благодаря детскому чтению. А в детстве какие книги Вас впечатлили?

— Совершенно точно любимыми книгами детства могу назвать Мифы Древней Греции, это кладезь историй, концентрат эмоций: как можно в полуторастраничном тексте рассказать обо всем, пересказать всю жизнь человека или даже бога, от самого появления на свет и до смерти?! Оказывается, можно. Мифы пленяли еще и тем, что мораль их для нас, советских пионеров, была не очевидной, странной, и вот это ощущение чего-то высокого, но не до конца понятного, заставляло читать с особым интересом. В числе любимых произведений могу назвать «Чучело»: и книга, и великолепный фильм — один из редких случаев, когда экранизация не слабее, чем оригинал. Я очень любила сказки, прочитала все, какие нашла в библиотеках. Еще новеллы О. Генри — любимая, зачитанная до дыр книга.

— В школе на уроках литературы Вы уже поймали особую волну работы с текстом?

— Да, мне очень повезло: у нас вела литературу Виктория Альбертовна Куприянова, великолепный педагог, она и сейчас учительствует в школе № 131, где я училась. Для меня литература стала самым любимым предметом — благодаря учителю. Уроки были все совершенно разные: например, мы могли целый урок вести свободное обсуждение произведения, просто разговаривать, рассуждать о героях. Сочинения писали на очень интересные вольные темы. Помню, Виктория Альбертовна предложила нам написать продолжение пьесы «Ревизор». Мы с радостью взялись за это дело, у меня в результате почти целая тетрадка была исписана. А какой это был восторг — осознать, что в тринадцать лет ты написал целую пьесу. Пусть не очень большую, но зато — продолжение труда самого Николая Васильевича Гоголя! Очень жалею, что не сохранила те рукописи, школьные и студенческие. Сейчас понимаю, насколько это важно, когда подросток, ученик вдруг осознает свои силы, сам создает что-то, а профессионал, учитель, читает и дает советы — это дорогого стоит.

— Получается, Ваш первый писательский опыт родом из детства?

— Да. Вообще в моей жизни учителя сыграли колоссальную роль. Мои бабушка и дедушка оба были учителями. Дедушка — немецкого языка, а бабушка преподавала русский в начальных классах татарской школы. Я их застала уже пенсионерами. Но все мое детство в наш дом ходили их благодарные ученики, это был просто неиссякаемый людской поток. Люди шли, чтобы выразить признательность, некоторые приносили гостинцы, но самое главное, конечно, это внимание. Помню бабушкину записную книжку с именами учеников, толстенную, разбухшую, на резинке. Я видела, с каким уважением к моим родным относятся их ученики, уже давно сами ставшие взрослыми.

— Вы закончили математическую школу, какие сначала были планы?

— Мечтала о ВГИКе.

— И пробовали поступить?

— Нет, не решилась. Очень серьезно готовилась, но не поступала.

— А какой факультет интересовал?

— Выбирала между сценарным и режиссерским. Не хватило решимости, отложила на потом и пошла изучать иностранные языки. Опять-таки сыграло роль то, что дедушка — учитель немецкого. В нашей семье постоянно присутствовал немецкий язык: три формы глагола, которые дедушка то и дело привычно вставлял в татарские предложения, просто в качестве забавной присказки; стихотворения И. Гете и Г. Гейне, которые он читал между делом, во время засолки огурцов или сбора березового сока в лесу, — все это было привычным, знакомым. Рада, что закончила инъяз педагогического университета. А потом так получилось, что переехала в Москву, и интересы сместились в сторону работы, взрослой жизни, планы поступить во ВГИК отошли на второй план — было не до мечтаний.

— Ваши родители как-то Вас направляли в плане образования, профессии, или давали полную свободу?

— Я очень благодарна им именно за то, что давали свободу. В восемнадцать лет я впервые оторвалась от родительского дома: на полгода уехала учиться в Германию, выиграв грант Немецкой службы академических обменов. Тогда они поняли, что я могу жить отдельно. Никогда ни на чем не настаивали, наоборот поддерживали мои решения, инициативы. И я сейчас, будучи мамой, понимаю все значение той своей свободы: моей дочке одиннадцать лет, и когда я представляю, что через несколько лет она захочет куда-то уехать, ловлю себя на мысли, что очень сложно отпустить своего ребенка в самостоятельность.

— У Вас были кумиры в юности?

— Мне очень нравились режиссеры. Андрей Тарковский до сих пор для меня — номер один. Я хорошо знаю его фильмы, много раз пересматривала их. Можно ли сказать, что это был мой кумир… пожалуй, да: я прочитала о нем все, что только можно было найти, тогда не было интернета, читала книги. Сергей Эйзенштейн — еще одна серьезная фигура юности. У него ведь есть не только фильмы, но и работы, посвященные кино, монтажу, я их читала — это второй кумир, если угодно.

— И при такой увлеченности кинематографом Вы не влюблялись ни в кого из актеров?

— А, вы об этих кумирах…

— И об этих тоже.

— Нет, в актеров, не влюблялась.

— А из числа наших современников кто вызывает Ваше восхищение или хотя бы интерес?

— Писатель Алексей Иванов, который не боится пробовать себя в очень разных жанрах. У него есть сценарии, несколько великолепных социальных романов: «Блуда и МУДО», «Общага-на-Крови», «Географ глобус пропил» и другие; есть исторические вещи, которые я лично обожаю: «Сердце Пармы» и «Золото бунта» — для меня это самые интересные его произведения. Есть у него истории из офисной жизни, скоро появится третий исторический роман «Тобол», я его очень жду, предвосхищаю удовольствие от чтения. А. Иванов — автор, который смело идет в неизведанные сферы, и пишет разное, а это не только талант, но и, по-моему, большое творческое мужество.

Восхищаюсь Еленой Даниловной Шубиной. Это глава редакции, носящей ее имя. Человек, который удивительным образом сочетает в себе дар тонкого ценителя литературы и высокий профессионализм книгоиздателя, она обладает серьезным авторитетом и как человек дела, и как истинный знаток искусства.

— Героиня романа «Зулейха открывает глаза» у Вас лично какие чувства вызывает?

— Мне сложно взглянуть на нее со стороны, потому что это персонаж, который вызывает у меня огромную благодарность, ведь роман живет на книжных полках всего год, и уже такое количество читателей приняли его.

— А вы испытали облегчение, когда все то, что собиралось на стадии замысла, наконец, воплотилось в конкретную героиню, ее историю?

— Конечно! Просто камень с души… даже несколько камней! Ненаписанная вещь давит, и пока ты ее не выпишешь, она будет сжигать тебя изнутри. Испытываю чувство вины по отношению к тем историям, которые я не дописала до конца. Я говорю сейчас не о прозе, а о сценаристике, потому что там у меня есть один сюжет, в который было вложено очень много сил, но он так и не был дописан до конца, — и он до сих пор просится наружу. Вообще отношения автора и истории — тема сложная. Во всяком случае, я точно знаю, что должна дать истории очень много: прочитать и изучить массу материалов, тщательно продумать структуру, монтаж, решения сцен, наконец, выписать текст полноценно, с отдачей. А если вдруг ты обманул историю — схалтурил на каком-то этапе, не дописал до конца — это нечестно. Надо быть честным с собственными историями, чтобы потом они дали тебе возможность придумывать дальнейшие вещи.

— Вы удивительно глубоко и тонко воссоздали образ мыслей и чувств татарской женщины. Вы себя ощущаете человеком этой культуры, ментальности?

— Мне всегда было привычно жить на границе культур. Да и все мы в Казани живем, так или иначе, на границе. В городе есть церкви и мечети, мы говорим на татарском и на русском языках. Когда в мою жизнь вошли немецкий язык и культура, это тоже было органично: в детстве у меня был дедушка, который читал немецкие стихи, потом я сама поехала жить в Германию, и этот язык и культура тоже стали частью меня. Мне комфортно чувствовать себя на границе разных культур, это обогащает.

— Вы живете в Москве, сейчас уже, наверное, чувствуете себя человеком мира. Но что-то осталось чисто татарское, по внутреннему самоощущению?

— Сейчас трудно анализировать… Так получилось, что еще с института, когда начала подрабатывать переводчицей, я общалась с людьми из разных стран, и потом вся моя работа была связана с иностранными компаниями, с людьми разных культур, поэтому мне сейчас сложно в себе вычленить признаки одной культуры. В то же время, конечно, все мы родом из детства, очевидно, что мой дом — это Казань, для меня это лучший город, без тени лукавства.

Когда была в Сингапуре, поймала себя на мысли, что для меня он очень понятен и близок: там также уживаются рядом несколько религий, стоят рядом мечети, буддийские храмы, бесконфликтно соседствуют люди самых разных культур. И Казань для меня самое родное и понятное место не столько в силу традиций, сколько благодаря особой ментальности, сформировавшейся в диалоге разных культур и религий.

— Своей дочери, которая растет в Москве, Вы рассказываете о татарских традициях?

— Я рассказываю ей о ее предках. У нее над кроватью висит большая родословная: мы с мужем не просто составили древо ее предков, но еще и проиллюстрировали его фотографиями из семейных архивов. И когда несколько десятков умных красивых людей смотрят на тебя со стены, когда ты понимаешь, что все эти люди в определенном смысле сошлись в твоем ребенке — это невероятное ощущение, просто мурашки по коже. Мы рассказываем дочке о предках, прадедах, прапрадедах… И о традициях, конечно, о татарских, русских, немецких.

— Вы говорите по-татарски?

— Сейчас гораздо реже, чем раньше, хотя для меня это родной язык: лет до трех я говорила только по-татарски, потом, когда пошла в детский сад, заговорила и по-русски.

— Планируете перевести роман на татарский язык?

— Его уже перевела прекрасная поэтесса, журналист, переводчик Флера Тарханова. Надеюсь, книга на татарском скоро будет издана.

— Роман переводят и на европейские языки. Как переводчики поступают с татарскими словами и выражениями: их пытаются перевести или, как в русскоязычной версии, оставляют в оригинале?

— Я еще не читала ни одного перевода, но как я поняла, эти татарские вкрапления в тексте не стали для переводчиков проблемой. Полагаю, западный читатель получит вариант, аналогичный русскому: с татарскими словами, только написанными латиницей, и их переводом в словарике.

— Вы рассказали, что вынашивали замысел романа два года, а писали его восемь месяцев. Какими были писательские рабочие будни?

— Каждый день в девять утра я садилась за стол. Продолжительность рабочего дня, конечно, каждый раз разная: иногда три-четыре часа, и ты уже устал, а порой можно писать и десять часов подряд.

— Вы не позволяли себе взять паузу, потому что «не пишется»?

— «Не пишется» — странное слово: если сидишь и работаешь, что-нибудь да напишется. Я писала очень дисциплинированно и занималась только этим, других проектов в голове не было, поэтому и уложилась за восемь месяцев.

— Для такого романа это короткий срок, я правильно понимаю?

— Да, но у меня уже был готов сценарий, в каком-то смысле концентрат романа, его подробный план: было ясно, как развиваются сюжетные линии, где основные акценты, как решены сцены… Из этого и вырос роман.

— Как Ваши близкие восприняли этот писательский труд, Вы ведь работали дома?

— Нет, у меня есть отдельное пространство для работы. Восприняли они хорошо, за что им спасибо.

— Вы капризный писатель? Нужны какие-то особые условия, мечтаете о башне из слоновой кости?

— Из необходимых условий — стол, и чтобы в комнате, кроме меня, никого не было.

— Если день сложился удачно, написано много, что помогает восстановить силы?

— Прогулка хорошая, общение с семьей и с друзьями.

— Когда Вы дописали роман, кто стал первым читателем?

— Родственники.

— Какой была их реакция?

— Они приняли мое произведение, наверное, поняли его примерно так же, как я.

— Вы волновались перед тем, как отпустить текст на суд публики, посторонних людей?

— Я очень волновалась, как его воспримет Елена Шубина.

— А до нее кто-то посторонний читал?

— Да, мой литературный агент. Но тогда у меня просто не было времени волноваться, а вот когда отправили текст Шубиной, я очень переживала.

— Вы до того были с ней знакомы?

— Нет, и даже не мечтала попасть к ней на аудиенцию, я ее знала как очень авторитетного и высокопрофессионального издателя. Мой роман она прочитала очень быстро, буквально за пару дней. И взяла — это для меня и в писательском, и в личном плане очень много значит.

— После получения премии «Большая книга» свой роман Вы представляли уже и в Париже, и в татарской глубинке. Какие отзывы читателей для Вас оказались ценными?

— Получила письмо одного дедушки из Уфы, ему девяносто три года, он тоже был раскулачен, и после прочтения романа рассказал мне свою историю в подробном письме на пяти страницах. Это и трогательно и очень ценно для меня — такая искренняя реакция, тем более что человек уже очень пожилой. Или написала женщина, у которой бабушку звали Зулейха, и она была раскулачена. Вот такие совпадения — они дорогого стоят.

— Кстати, почему для своей героини Вы выбрали имя Зулейха?

— Просто потому что оно очень подходило. Никакого особого смысла в этот выбор я не вкладывала, опиралась только на свое ощущение.

— Вы сомневающийся писатель? Переписываете фрагмент текста?

— Верное решение ищу, конечно, подолгу, но не переписываю: я сначала нахожу решение и только потом фиксирую в тексте. На мой взгляд, самое трудное в создании истории, это продумать и выстроить драматургическую структуру. Когда драматургия продумана, писать легко.

— Сценарный опыт помогает?

-Несомненно. Но литература и сценаристика — это все-таки разные вещи, и надо себя сдерживать, когда пишешь роман, чтобы сценарист не превалировал.

— Вы в случае с Зулейхой сценарий развернули в роман. А если бы пришлось сейчас проделать обратную процедуру: роман свернуть в сценарий — это был бы трудоемкий процесс?

— Переделка любого литературного текста в сценарий — это очень трудоемкий процесс, даже если текст написан кинематографично и обладает определенным сценарным потенциалом.

— Ваш сценарий фильма «Подарок» победил в конкурсе, организованном киноакадемией Никиты Михалкова и Гильдией кинодраматургов России, и будет экранизирован. Вы планируете участвовать в съемочном процессе, давать советы актерам?

— Нет, наоборот, мне следует отстраниться и не мешать, а режиссеру все взять в свои руки, чтобы история получила яркое режиссерское видение. Я же буду ждать результата, как подарка.

Беседовала Нина Максимова

Фото: Национальный музей РТ,

фотограф Гульнара Сагитова

С 11 по 25 апреля 2024 года в Казани проходило профилактическое мероприятие «Светофор», целью которого было предупреждение нарушений правил проезда на красный свет со стороны водителей. Об этом сообщила Алия Валиева, представитель отдела пропаганды безопасности дорожного движения ГИБДД Управления МВД России по Казани.

В ходе оперативно-профилактического мероприятия с 11 по 25 апреля к ответственности привлекли 204 водителя за проезд на красный свет и 935 водителей за нарушение требований знака «Стоп-линия».

Напомним, в Татарстане с начала года в ДТП погибли 85 человек, еще 859 получили ранения.