Журналистика для меня началась рано — в 15 лет, когда я вдруг понял, что печатное слово может что-то изменить. Учась в школе рабочей молодежи, я работал в фотоателье помощником фотографа. Возникла такая ситуация: из-за отсутствия поставок химического закрепителя работа ателье стала приостанавливаться. Совершенно не обремененный в ту пору страхами и мыслями, что начальству это не понравится, я по-пионерски задал на пороге приемной руководству вопрос о поставках. Естественно, от меня отмахнулись, и я написал заметку в газету. Через день после ее появления в городской газете, не знаю, совпадение это или нет, нам все привезли. Вообще в советское время на выступления печати реагировали очень остро. Бытовала такая шутка, что словом можно убить и муху, и министра. И это было действительно так, поскольку если какой-либо критический материал выпускался, это означало, что он санкционирован свыше. В результате по публикациям делали соответствующие оргвыводы — от выговора до увольнения.
Сегодня ситуация изменилась…
Теперь собака лает — караван идет. Отношение к СМИ как к четвертой власти с точки зрения реальной действительности очень сильно преувеличено. Сегодняшняя пресса свои публикации ни с кем не согласовывает. Пишут кто во что горазд, поэтому все чаще подают в суд на средства массовой информации.
На кого сегодня направлена пресса?
Сегодня пресса воздействует не на органы исполнения, а на слои населения, которые важно подтолкнуть к определенному умонастроению и соответствующему поведению. С этой точки зрения влияние СМИ увеличилось, поскольку существует множественность мнений. Но надо отметить, что сам плюрализм — еще одна иллюзия постсоветской России. Доступен ли весь спектр точек зрения вниманию основной массы населения, которое часто выписывает не более двух изданий, — уже другой вопрос. Общество в целом не пронизывается этой полифонией мнений, довольствуясь точкой зрения, которую предлагает то или иное издание. Точкой зрения тех или иных структур.
Какую точку зрения предлагает ваша газета?
Газета позволяет себе писать то, что не высказывается официально и даже не поощряется, и в то же время, не высказывается, что нам все не нравится и мы со всем спорим, разрывая на себе тельняшку. С чем-то мы соглашаемся в действиях властей, а с чем-то нет. Нас в связи с этим упрекают: «А что вот вы вроде и нашим и вашим?» Но во всяком случае, я не могу сказать: «Фу, как ужасно, что вы приняли программу по энергосбережению». Я аплодирую ей и считаю, что это на самом деле толковая программа.
Когда мы говорим о том, что, на наш взгляд, правительство республики ведет абсолютно правильную политику в аграрном секторе, «вбухивая» туда достаточно большие средства из года в год, потому что Запад вкладывает туда на порядок больше, мы говорим, что это правильно. Когда же из года год разглагольствуют о поддержке предпринимательства, мы считаем это издевкой. Пока не работает. Я просто четко один раз сказал, что истерик не будет — мы просто будем честно говорить все как есть. Некоторым эта позиция кажется бесхребетной, считают, что-либо ты должен поддерживать власть, либо, что бы она не делала, в любом случае, ее облаять — и это твоя гордость, твое достоинство. Мы не хотим себя так позиционировать. Это примерно то же самое, что общаясь со своей женой, либо только носить ее на руках и не делать ни малейших замечаний, либо только ругаться с ней — это же смешно. Нужно спокойно, трезво смотреть на вещи. По возможности.
То есть вы позиционируете себя как качественная пресса…
Да, мы имеем наглость позиционировать себя как качественная газета, как газета для деловых кругов, и в реальности процентов на 60 этому соответствуем. По двум причинам: мы опередили время, заявив в 1996 году себя газетой деловых кругов и не почувствовав того, что деловых кругов-то и нет. И даже по сию пору. Другая причина связана с нашей историей — тем, что пришлось пройти. Ведь как были созданы «Известия Татарстана»? Минтимер Шаймиев меня пригласил в 1991 году, сказал: «Видишь, что с партией делается. Здесь все, наверное, будут закрывать. КПСС умерла. Давай делать непартийную газету. Потянешь?» Я согласился, мол опыт есть, наглость есть, давайте попробуем. Через некоторое время оказалось, что еще не все. КПСС никуда не делась, и никто не закрыл газету «Советская Татария»…
Тем временем «Известия Татарстана» имели уже 29 тысяч подписчиков, и 8−9 тысяч экземпляров продавали в розницу. По объемам тиражей подбирались к «Вечерке». Но в результате вышло так, что официальными стали несколько газет. Поэтому спустя несколько лет таким органом стала одна газета — «Республика Татарстан». «Известия Татарстана», завоевавшие популярность у читателя, закрывать не стали — изменили направленность газеты. Возникла идея создать некий вариант «Коммерсанта», но татарстанского. Так началась история газеты «Время и Деньги».
Юрий Алаев:
Мы сменили название, формат, что повлекло свои последствия. В течение полугода от нас отлетела часть пенсионеров, читателей официальных постановлений, колонки «Признание заслуг». Нам нужно было выбирать свою аудиторию — ту, которая социально активна, имеет в руках какое-то дело или готова его затеять, ориентируется на рынок и его перспективы. Потеряв часть аудитории на перепозиционировании, мы все-таки нашли свою нишу и пошли вверх. Потом кризис нас рубанул. Аудиторию — максимальные показатели — мы не сумели восстановить из-за того, что он ударил по кадрам. Была поставлена планка выживаемости. Притащить на эти деньги хороших журналистов было просто невозможно.
И сегодня во многом трудности возникают из-за того, что не всегда удается убедить акционеров, что ситуация в обычном бизнесе должна быть перенесена на медийный рынок. В газету нужно вкладывать порядка 10 млн., чтобы обеспечить ее полностью оборудованием, обозревателями и журналистами. Это общая проблема качественной прессы, которая по определению не может быть доходной. На Западе выпускают «Таймс» не ради выручки, а для поддержания собственное реноме и радуются, что она не приносит убытков. Когда мне говорят о наших тиражах, я отвечаю: найдется ли среди 3,7 млн. человек, населяющих Татарстан, включая грудных детей и дряхлых стариков, более 8−10 тысяч людей, которых интересуют взаимоотношения между «Таиф» и «Татнефтью», проблемы фондового рынка, сервейинг и проблемы трансгенных продуктов?
Не с этим ли связано закрытие программы «Акцент»?
Нет, там совсем другие причины. Прежде всего, отсутствие заинтересованности самой телекомпании. Я тащил свою программу 4 года и делал ее практически на коленке. А аудитория… И сегодня я сталкиваюсь с самыми разными людьми, которые, оказывается, «Акцент» смотрели, хотя она и не была рассчитана на широкий круг зрителей. Однажды был смешной эпизод. Поднимаюсь на верхний этаж в лифте Главснаба. Два парня — судя по моткам проволоки, электрики. Едем в лифте, и тут один показывает на меня: «О! Акцент!» Я говорю: «Ребят, вы что — „Акцент“ что ли смотрите?» Они: «Да, а что — клевая программа! Правильно! Не бойся никого — как есть все так и говори». И я окрыленный вышел из этого лифта…
Как вы прокомментируете ситуацию с «Юкосом»?
Еще до начала этих событий месяца три назад я написал в «Известиях» материал об этом.
Еще в 2000 году была достигнута широко известная в узких кругах договоренность между Путиным и представителями крупного бизнеса России. Ее суть: история с Гусинским и Березовским не повторится при условии, что бизнес не будет лезть в политику и диктовать власти что делать. В 2001 году структуры Ходорковского стали фактически покупать целые комитеты Госдумы и не просто покупать. К примеру, 6 человек в бюджетном комитете — люди «Юкоса». Какую бюджетную политику они могут проводить? Когда Ходорковский инициировал проект «Открытое общество», он открытым текстом заявил, что оно делает ставку на получение парламентского большинства в Госдуме, которое будет голосовать за парламентскую республику. Это означает, что правительство будет формировать Дума, причем Дума, на 70% подконтрольная и зависящая от Ходорковского.
Ведь то же самое в США было с империей Рокфеллера: как только он замахнулся на власть, его империю принудительно раздробили. Единственное — не посадили за решетку. По некоторым данным, если бы Ходорковского не взяли в Новосибирске, то через час в Иркутске он был бы на заседании законодательного собрания, которое выдвинуло бы его сенатором от Иркутской области. Ходорковский получил бы депутатскую неприкосновенность. Что настораживает сейчас власть — это тот факт, что топ-менеджером «Юкоса» — крупнейшей российской организации — стал гражданин США. Как пишут сегодня многие аналитики, олигархи должны понять, что Америке они не нужны. Сегодня на смену старому приходит новое поколение молодых и агрессивных представителей крупного бизнеса, которые альтернативой утечке капиталов за рубеж предлагают ориентироваться на внутреннюю экономику.
Юрий Прокопьевич, а вам не хотелось уйти от всего этого, перестать вдаваться в политику?
Уйти не хотелось, но считаю, что уместно ритм жизни время от времени менять. Я имею в виду возможность, говоря высоким штилем, оглянуться, одуматься. К сожалению, это почти не получается. Газетная работа ведь поденщина. Много текучки, мелочи, суеты. Я третий год в отпуск не могу уйти…
А в чем вы находите отдых? Часто отдушиной становится спорт…
Пацаном я занимался фехтованием, сейчас предпочитаю зимние походы на лыжах, не с горок, а так — походишь часа два, ветер в ушах свистит. После — считай, что восстановился, оглянулся, отдышался, осмотрелся. В шахматы я очень прилично играю, в свое время дошел до второго разряда…
А еще музыка, книги… Я по-прежнему слушаю некоторые композиции стародавних «Битлов», со смехом слушаю их «противников» «Роллингов», которые раньше казались такими агрессивными — сейчас это все так мило звучит. Слушаю барочную музыку. Иногда включаю сборник концертов Вивальди для продольной флейты — ее трудно слушать в концертном зале — это интимное звучание в небольшом диапазоне. Есть вещи, которые мне очень нравятся у Шевчука…
Что вы сейчас читаете?
В 70-е годы был такой — случайно переведенный на русский язык писатель Лесли Уоллер. Перечитываю его роман «Банкир» — история мятущейся души. До этого «Московскую сагу» Аксенова прочел, Кастанеду. Я достаточно всеядный с точки зрения книг. В меня, правда, не влезут ни при каких условиях ни Маринина, ни Донцова, ни Корецкий. Вот Конецкого в свое время я читал запоем. Если же иметь в виду литературных кумиров — это, безусловно, Фолкнер, Киндзабуро Оэ, Фаулз.
А что читают ваши дочери?
Видимо под влиянием папеньки-журналиста — газеты. Я целую пачку приношу домой. Они всю ее пролистывают. И младшая и старшая с удовольствием читают еженедельник «Деньги». Литературный вкус у них также хорош.
Какие-то принципы, которых вы придерживались в их воспитании, у вас есть?
Мы с ними разговариваем. О многом разговариваем.
У вас нет страха за их будущее?
Сегодня меньше боюсь, чем раньше. Они становятся на ноги самостоятельно. Младшая поступила в московскую Плехановку. Старшая закончила юрфак, сейчас работает в ипотечном агентстве. Я боюсь только их бытовой незащищенности. Что касается общей ситуации в стране, где они будут жить, я думаю, Россия придет к примерно такой же модели демократии, как в Германии, когда признаком хорошего тона станет сообщение о том, что сосед принес подозрительный предмет к себе на участок.
При этом вы будете качаться в кресле-качалке и вспоминать былую российскую демократию…
Хотел бы я эту картину увидеть. Нет, о таком отдыхе я вообще пока не думаю. Это очень опасная вещь в том плане, что нельзя очень резко работу бросать. Нужно отходить постепенно, сохраняя за собой права и возможности, но освобождаясь от некоторых обязанностей.
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: