Насадить в республике механизмы Кремниевой долины силой невозможно

— Олег Герольдович, не так давно в составе татарстанской делегации Вы посетили Кремниевую долину. Расскажите о том, что Вам там больше всего понравилось.

— Поездка в Кремниевую долину была полезной. Мы узнали, как выстроена инновационная инфраструктура в США, а знакомство с такими университетами как Стенфордский и Беркли дало пищу для размышлений. В Кремниевой долине, в отличие от России, крупные промышленные компании выстраиваются в очередь за инновациями. Бизнес в этих двух странах отличается тем, что у нас основной оборот связан с сырьем, а в США — с оборотом технологий. Поэтому там каждая компания, крупная или средняя, пытается быть первой на рынке новых технологий, получить возможность доступа к ним.

Второе отличие в том, что в США хорошо работают законы, связанные с охраной интеллектуальной собственности. У нас в этой области до сих пор много сложностей. Хотя и приняли четвертую часть Гражданского кодекса, но механизм управления и распоряжения интеллектуальной собственностью между государством, наукой и бизнесом, не проработан. Знакомство с деятельностью офисов технологического лицензирования в Стенфорде и Беркли дало понимание того, как эти университеты работают на мировом рынке интеллектуальной собственности.

В Кремниевой долине мы обратили внимание на активность венчурного капитала. Там не боятся вкладывать деньги в рисковые проекты. Венчурные компании понимают, что, инвестируя в 10−15 рисковых проектов, один из них обязательно выстрелит и окупит все затраты. Благодаря тому, что венчурные компании не боятся рисковать, малые предприятия, созданные под научные проекты, не боятся ошибиться. Разработчики понимают, что если предложенный проект не удался сегодня, то завтра может возникнуть новая идея, под которую венчурная компания снова может дать деньги, а ты не попадешь в черный список неудачников. Таким образом, создается уникальная творческая среда, где инновации пронизывают все сферы деятельности университетов, промышленных компаний и финансовых структур. Понимание этих моментов было важным.

— На Ваш взгляд, можно ли в Татарстане создать аналог Кремниевой долины? Что для этого необходимо сделать?

— Волевым решением заставить работать в республике механизмы, существующие в Кремниевой долине, нереально. Но можно создать необходимые условия для развития инновационной среды в Татарстане. При этом важна роль государства при создании необходимых правовых и юридических норм, связанных с оборотом нематериальных активов и интеллектуальной собственности. Сегодня многое уже заложено в соответствующих документах, но пока эти правовые нормы не работают в той мере, в какой мы бы хотели.

В любом случае очень важно, что установлены контакты с представителями университетов и компаний, которые активно работают на территории Кремниевой долины. Так, сейчас мы получили из офисов технологического лицензирования университетов Стенфорда и Беркли информационные материалы по деятельности данных университетов на рынке интеллектуальной собственности и механизмам взаимодействия разработчиков инновационных проектов и потенциальных покупателей.

Также мы установили контакты с венчурными компаниями, в частности Helix Ventures, которые приедут в Татарстан для обсуждения проектов по созданию инновационных лекарственных препаратов.

Наша задача максимально использовать опыт Кремниевой долины и попытаться в республике создать инновационную площадку нового типа, на которой бы присутствовали все те элементы, которые мы увидели в США.

— Между Фондом «Сколково» и мэрией Казани подписано соглашение о сотрудничестве. Казань станет участником пилотного проекта по внедрению новейших энергосберегающих технологий. Возможно ли что это первый шаг для создания инновационной площадки нового типа?

— Сколково — это отдельный разговор. Многие ученые относятся к этому проекту неоднозначно, и я — в их числе. Конечно, в Сколково закладываются очень неплохие принципы организации, связанные с облегченной системой налогообложения, введения определенных льгот. С другой стороны создание такой структуры на пустом месте не совсем оправдано. В России есть много хороших научных центров, например, Пущино, Зеленоград, новосибирский Академгородок. В этих центрах уже имеется необходимая база: научно-исследовательские институты, университеты, промышленные компании, и самое главное, человеческий потенциал, который готов впитывать и реализовывать инновационные разработки. Поэтому мне кажется, что, возможно, государству и бизнесу стоило бы вкладывать средства в развитие подобных центров.

Но решение принято и нам остается только помогать руководству страны в реализации этого проекта. Немаловажно и то, что к проекту Сколково привлечены ученые не только из России, но и из-за рубежа.

В то же время хочу отметить, что развивать одновременно на одной площадке сразу пять приоритетных направлений, которые включают в себя и энергетику, и информационные, биомедицинские, ядерные и другие технологии, не совсем оправдано. Мне кажется, что очень правильно поступает руководство Татарстана, последовательно решая вопросы развития приоритетных направлений в республике. Сегодня здесь в качестве инновационного приоритета выбраны информационные технологии. И под это направление выстраивается необходимая инфраструктура. Сначала был построен IT-парк, в который были приглашены крупные иностранные компании, работающие на этом рынке. Сейчас активно обсуждается следующий этап — проект IТ-деревни. Таким образом, четко прослеживается логика развития. Если это направление будет удачно реализовано, то по аналогичной схеме могут развиваться и другие республиканские приоритеты, такие как нефтехимия, биотехнологии, фарминдустрия, под которые уже приняты республиканские программы.

Политика, которую проводит руководство Татарстана в области науки, находит поддержку среди многих ученых, а регион становится привлекательным для бизнеса и экономики, создаются комфортные условия для развития инновационной среды.

Работа российского химика находится выше работы Мари Кюри

— Известно, что 2011 год объявлен годом Химии. Какие мероприятия запланированы в Казани в рамках этого года?

— В Казани будет проведен крупный международный конгресс по органической химии. В нем будет участвовать свыше 500 выдающихся российских и зарубежных ученых. Согласие на участие в этом конгрессе мы уже получили от нобелевского лауреата 2010 года по химии японского ученого Акиро Судзуки.

— Как Вы считаете, были ли в Татарстане сделаны открытия достойные Нобелевской премии?

— Многие ученые, как в нашей стране, так и за рубежом, полагают, что открытие явления электронного парамагнитного резонанса Евгением Константиновичем Завойским вполне заслуживает присуждения Нобелевской премии. Не вдаваясь в детали, скажу, что не всегда открытия, сделанные в нашей стране, правильно оценивались за рубежом. Часто в принятие решения вмешивается политика, но пример Завойского свидетельствует о том, что в Казани могут быть выполнены работы, которые бы соответствовали этой престижной премии.

— Известно, что российские ученые каждый год номинируются на получение Нобелевской премии…

— Да, я как член Российской академии наук получаю анкеты с предложением выдвинуть номинантов на нобелевскую премию. И такие претенденты в России есть. Например, в Объединенном институте ядерных исследований в условиях ядерного синтеза открывают новые стабильные сверхтяжелые элементы. Идеолог этих работ академик Юрий Оганесян, несомненно, заслуживает присуждения Нобелевской премии. В связи с этим стоит отметить, что в 2011 году отмечается столетие присуждения нобелевской премии Мари Складовской-Кюри, которую она получила в области химии как раз за открытие новых трансурановых элементов — полония и радия. Работа Оганесяна ценна тем, что сегодня сложно найти новые стабильные элементы, а тем более создать их искусственно.

Другой пример. В этом году нобелевскую премию по химии присудили за открытие реакций, приводящих к образованию связи углерод-углерод. Этот процесс детально изучала профессор МГУ, академик Ирина Белецкая, которая, на мой взгляд, должна была быть в числе лауреатов. Но я не могу знать, что стоит за решением нобелевского комитета и почему были выбраны представители Японии и США, а не россиянка Ирина Белецкая, которая, кстати, является лауреатом международной Арбузовской премии в области фосфорорганической химии.

Мы выстраиваем отношения с федеральным и исследовательскими университетами

< p>— В одном из интервью Вы сказали, что главная проблема науки сегодня — отсутствие взвешенной государственной политики в научной сфере. Изменилось ли сейчас Ваше мнение о проблемах в российской науке?
— На науку сейчас выделяется немало средств, много проектов, которые хорошо финансируются министерством образования и науки РФ. 20 декабря 2010 года на совещании с участием премьер-министра РФ Владимира Путина в Зеленограде было принято решение выделить научным фондам — РФФИ и РГНФ 11 млрд. рублей. Внешне все хорошо, но насколько эффективно эти деньги используются сказать сложно. Сейчас большой крен делается в сторону вузовской науки, финансирование которой возросло на порядок. В то же время, финансирование Российской академии наук (РАН), где собран мощный научный потенциал, на протяжении всех последних лет сохраняется на одном и том же уровне. Правильно это или нет? Я согласен с тем, что наука должна развиваться и в вузах, и в академии, но их нельзя противопоставлять. Если в академии проводятся в основном научные исследования по крупным государственным программам, то в вузах до недавнего времени ученые были, в какой-то степени, «свободными художниками». Каждый профессор мог заниматься тем, чем ему бы хотелось, потому что основная задача вузов все же образовательный процесс.

Сегодня мы выстраиваем отношения с федеральным университетом, двумя национальными исследовательскими университетами, медицинским университетом и другими. Цель — максимально эффективная интеграция академической и вузовской науки. Вузам мы готовы предоставить современное оборудование, привлечь к образовательному процессу ведущих ученых. Университеты же готовят для нас специалистов по необходимым программам или под те конкретные направления, которые развиваются в Казанском научном центре. И такая интеграция дает значительно больше пользы, чем попытки создания ненужной конкуренции между вузовской и академической наукой.

Вопросы взаимодействия вузов и институтов РАН мы обсуждали в октябре 2010 года на выездном заседании Совета по координации деятельности региональных отделений и научных центров РАН в Екатеринбурге, по итогам которого были приняты соответствующие предложения. Но это тема отдельного разговора.

— Вы хотели создать центры превосходства. Для чего нужны подобные центры при вузах?

— Чтобы конкурировать с зарубежными научными центрами, мы хотим построить систему «центров превосходства», где шел бы научный и образовательный процесс по тем направлениям, где научные школы Казани занимают лидерские позиции. В эти центры мы бы могли приглашать работать ведущих зарубежных и российских ученых, которые не просто читали лекции и уезжали домой, а собрали бы вокруг себя коллективы из молодых ученых, вносили свою ментальность, свой взгляд на тенденции развития науки.

Так, может быть создан центр превосходства по радиоспектроскопии, где Казань исторически сильна и находится на ведущих позициях. Мы с ректором федерального университета Ильшатом Гафуровым обсуждали этот вопрос и нацелены на то, чтобы в рамках стратегии развития федерального университета и Казанского научного центра создать такие центры превосходства. На первом этапе их не должно быть много, сначала надо отработать модель. Получится — хорошо. Нет, значит, мы где-то что-то не до конца продумали. В любом случае для создания центров превосходства в республике есть все возможности: ведущие научные школы, лаборатории, оснащенные современным оборудованием, формирующийся жилищный фонд для размещения ученых.

За пять лет мы прошли от идеи до процесса, который готовы купить иностранные компании

— Что сейчас делается для коммерциализации инноваций в Татарстане?

— Как я уже говорил, в Кремниевой долине промышленные компании стоят в очереди за новыми разработками, а о российских компаниях мы такого сказать не можем. У руководителей наших предприятий другая ментальность, к тому же нет отработанных механизмов, позволяющих быстро внедрять научные разработки в производство. Есть закон о создании малых инновационных компаний при вузах, которые должны продвигать наукоемкую продукцию в экономику. Такие компании появляются и в нашей республике. Именно они должны быть связующим звеном между наукой и бизнесом.

Сегодня, чтобы коммерциализовать продукт или технологию, надо выстроить инфраструктуру, что в республике и делается. У нас есть и венчурный фонд, который финансирует многие разработки, и технопарк «Идея», и другие институты инновационного развития. Проводится конкурс «50 лучших инновационных идей РТ», позволяющий выявить наиболее интересные проекты. Так, пять лет тому назад в нашем институте возникла идея создания бесхлорной технологии получения хлорпарафинов. Идея получила диплом этого конкурса и за последующие годы при поддержке инвестиционно-венчурного фонда РТ и Фонда Бортника мы прошли все этапы — Старт-1, Старт-2, создали малое инновационное предприятие.

Сегодня эта разработка доведена до коммерческой стадии и ее хочет купить Китай. Данная технология, созданная совместно с ОАО «Татнефтехиминвест-холдинг», базируется на электрохимическом методе, позволяя отказаться от хлорирования альфа-олефинов чистым хлором, заменив его поваренной солью. Хлор — яд, удушающий газ, а натрий хлор — безвредное вещество, используемое в пище. Такая замена позволяет сделать процесс экологически чистым, энергосберегающим и минимизирует отходы. Как видите, за пять лет мы прошли путь от идеи до процесса, который готовы купить иностранные компании.

— А российские компании интересовались новой технологией?

— Мы презентовали ее и российским компаниям, в частности, предлагали крупной нефтехимической компании в Стерлитамаке, где широко используются хлорпарафины, но пока все они не готовы внедрять у себя эту разработку. Я понимаю, что это связано с модернизацией производства, необходимо менять все технологические линии, вкладывать деньги. Они живут сегодняшним днем, не думая, что будет через 10−15 лет. Если мы сумеем изменить менталитет руководителей производства, то тогда что-то у нас и получится.

18 молодых ученых Казанского научного центра улучшили свои жилищные условия в 2010 году

— Какое участие сейчас принимает Казанский научный центр в реализации совместного проекта Минобрнауки РТ в рамках разрабатываемой президентской стратегии развития образования на 2010−2015 гг.

— Мы принимали участие в обсуждении этой стратегии. Приглашали для этого на президиум Казанского научного центра РАН министра образования и науки РТ Альберта Гильмутдинова. Все понимают, что ученого сегодня надо готовить со школьной скамьи. В центре создана специальная комиссия по образовательной деятельности, мы определили три базовые школы. Это школа № 177, в которой уже реализуются проекты, связанные с биологией и экологией. Мы плотно работаем с академическим лицеем им. Н.И. Лобачевского и с университетским лицеем. Мы понимаем важность этой первой стадии — школьного образования. Если сумеем сформировать элиту из выпускников школ, которые могли бы целенаправленно заниматься наукой, то это был бы важный шаг вперед.

— Многие ли школьники сейчас интересуются наукой?

— Да, их интерес к науке возрос. В вузах и в академических институтах ведется очень серьезная работа не только со студентами, но и со школьниками. Наука сейчас становится интересной сферой для молодежи. Помню в 90-е годы, в институте было лишь два аспиранта, а сегодня их более тридцати. В Казанском научном центре сейчас среди всех научных сотрудников более 35% составляют молодые ребята до 35 лет. Молодежь идет в науку и это означает, что мы что-то делали правильно в эти годы.

— Что Вы имеете в виду?

— Я считаю, что есть три фактора, которые играют важную роль в привлечении молодых людей в науку, причем зарплата не стоит на первом месте. Во-первых, молодежь сегодня интересует сама наука. Во-вторых, в последние годы произошло серьезное обновление парка научного оборудования, на котором ребятам работать одно удовольствие. В-третьих, для молодежи существуют многочисленные гранты поддержки различных научных фондов. Последнее приводит к тому, что средний профессор иногда получает меньше, чем молодой ученый. Если бы удалось решить и четвертую проблему — жилищную, которая позволила бы закреплять ребят из других городов в Казани, то это было бы дополнительным фактором, обеспечивающим приток молодых ребят в науку.

— Но в республике существуют программы, обеспечивающие жильем молодых специалистов…

— Есть подпрограмма «Жилье для молодых ученых» в рамках республиканской соципотеки. К тому же в РАН в рамках госпрограммы «Жилище» реализуется возможность выделения жилищных сертификатов в размере около 850 тыс. рублей молодым ученым. Эти сертификаты они могут использовать в качестве первоначального взноса в ипотеку. В Казанском научном центре за последний год свои жилищные условия улучшили 18 семей молодых ученых. Это тоже привлекательный момент для тех, кто думает: остаться в науке или нет. Планируется, что в 2011 и 2013 годах государство выделит на жилищное строительство или приобретение квартир для молодых ученых по 1 млрд. рублей.

— Как Вы думаете, какое финансирование ожидает Казанский научный центр Российской академии наук в 2011 году?

— В 2011 году на 6% будет увеличен фонд заработной платы и на 6% — расходы на коммунальные услуги. Сейчас со всеми надбавками за степень старший научный сотрудник получает около 18−20 тыс. рублей, 10 тыс. рублей — это минимальная зарплата научного сотрудника в академическом институте. Бюджетное финансирование институтов Казанского научного центра в этом году составит примерно 270 млн. рублей.

В 2011 году начнется «инвентаризация» научных институтов

— На одном из собраний РАН вы сказали, что Казанский научный центр должен принять активное участие в подготовке к Всемирной универсиаде 2013 года. В частности, было отмечено, что рассматривается вариант открытия в Казани филиала суперкомпьютерного центра РАН. Что еще намерен сделать Казанский научный центр для успешного проведения Универсиады в республике?

— Филиал Межведомственного суперкомпьютерного центра РАН был организационно оформлен в прошлом году и уже активно работает. В рамках Универсиады для нас приоритетом станет участие в создании научного центра Поволжской государственной академии физической культуры спорта и туризма. Сейчас мы работаем над концепцией этого центра, деятельность которого будет направлена на подготовку и реабилитацию спортсменов.

— Глава минобрнауки Андрей Фурсенко не раз заявлял, что в РАН более половины институтов не соответствуют мировому уровню, а потому надо ввести жесткую систему оценок результативности работы институтов, от которой должно зависеть финансирование. И правительство взяло сторону чиновников, издав соответствующее постановление. Как Вы думаете, что ожидает слабые институты?

— Этот вопрос возникает постоянно. Я думаю, речь идет о совершенствовании структуры академии. Андрей Фурсенко хочет оценить деятельность всех научных институтов, а не только институтов РАН, включая отраслевые и государственные научные центры. Предлагается провести инвентаризацию науки и мне кажется, что это нормально и не является чем-то сверхнеобычным. Как и в любой другой области, в науке есть и сильные, и слабые организации, которые требуют поддержки или закрытия. Что касается РАН, то это будет происходить в рамках самой академии, никто не станет влиять на этот процесс извне. Он стартует в 2011 году и будет идти на протяжении нескольких лет. Уверен, не будет принято никаких силовых решений. Пока уровень казанских институтов высок и мы можем претендовать на попадание в первую категорию.