Окончил Консерваторию Санта-Чечилия в Риме (фортепьяно) и Римский университет (юриспруденция). Дебют в качестве дирижера в операх «Травиата» и «Риголетто» Дж. Верди (с Ренато Брузоном) в 1990 году. Ассистируя знаменитым музыкантам, среди которых Даниэль Назарет и Густав Кун, дирижировал спектаклями в театрах Милана, Неаполя, Парижа, Токио, Будапешта и др. Сотрудничал с оперными звездами: Джузеппе Саббатини, Катя Ричарелли, Паата Бурчуладзе, Винченцо Ла Скола, Даниэла Десси, Фабио Армилиато. В 1998 году дирижировал концертом «Паваротти и друзья».

С 2001 года является музыкальным руководителем и дирижером большинства международных проектов ТАГТОиБ им. М. Джалиля, участвует в его ежегодных гастролях в странах Западной Европы.

Господин Боэми, Вы из музыкальной семьи?

— Мои родители были коммерсантами, продавали одежду, обувь и прочие вещи. Я — единственный ребенок в семье и единственный в семье музыкант. Мама клянется, что однажды в четырехлетнем возрасте я пришел из детского сада и торжественно заявил: «Я буду играть на пианино». Это случилось после того, как одна старая дама, учившая детей из нашего садика музыке, предложила мне брать у нее уроки.

А потом, конечно, тоскующие взгляды «мальчика у пианино» во двор на гоняющих мяч сверстников…

— Нет, нет, такого не было никогда, потому что я до сих пор с удовольствием совмещаю инструмент и футбол. Более того, в детстве обычно я был вратарем. Если бы мой учитель по фортепьяно узнал об этом, он бы меня убил!

Еще я люблю ходить пешком в горы. Был на вершине Килиманджаро. Был на Эвересте, хотя до самой вершины не дошел. Я с уважением отношусь к религии и религиозным чувствам людей, но сам совершенно не религиозный человек. Однако все, что видел в Тибете, не говоря уже о монастырях, о горах, о природе, наполняло мою душу необычайным восторгом. А глядя на вершину Эвереста, я испытал совершенно фантастичные, невероятные ощущения и подумал: «Не знаю, есть Бог или нет, но если Он есть, то Он живет там». Между прочим, эти ощущения, в каком-то смысле сродни музыке.

Вы постоянно выступаете с оперными звездами, участвуете в крупнейших фестивалях, записываетесь на телевидении, выпускаете диски. А что Вы можете сказать о татарской и русской музыке?

— Татарскую музыку, кроме оперы Резеды Ахияровой «Любовь поэта», я, практически, не знаю. Но опера мне понравилась — лиричная, отражающая народные традиции. Ее приятно слушать. А русская музыка очень меланхоличная. Даже в самой радостной мелодии есть налет меланхолии, ностальгии, грусти о чем-то более широком, более чистом, о каком-то большом светлом мире. Какое-то томление загадочной русской души… Внутренняя печаль есть и в немецкой музыке. Но, если русская — для души и сердца, то немецкая — для ума и размышлений. Русская заставляет чувствовать и страдать, а немецкая — размышлять о мире, вселенной, о смысле человеческой жизни.

Почему Вы — известный пианист поменяли профессию, став дирижером?

— А я не менял профессии, просто, как всегда, все совмещаю. И пианистом работаю до сих пор, но только в особых случаях. В детстве мне часто говорили: «Ты играешь как дирижер», и я никак не мог понять, что это значит. Но однажды мой учитель сказал: «Ты играешь так, что будто бы хочешь вынуть из пианино целый оркестр». Тогда я подумал: «Конечно, фортепиано — мой инструмент, но его возможности очень ограничены. А вот если бы у меня был оркестр!»…

Техническая сторона профессии дирижера не очень сложна. Гораздо сложнее другое — нужно очень глубоко знать музыку, время, в которое она была создана, и культуру народа. И без ложной скромности скажу, что для меня это нетрудно, потому что мне так и так интересно узнавать все, что касается той или иной музыки.

Чтобы быть настоящим пианистом, ты должен жить как монах — ежедневно не менее шести — восьми часов за инструментом. Один на один с собой и пианино. Я чувствовал, что могу быть неплохим пианистом, но когда в молодости получил свои первые премии в международных конкурсах, то задумался: «По восемь часов играть, чтобы получить первую премию, а как же все остальное?»…

Я люблю жизнь, я люблю наслаждаться ею. Мне нравится ездить к Килиманджаро, прыгать в водопад Виктория, скакать на лошадях. Я люблю спорт, друзей, хорошее вино. А чем лучше дирижер узнает жизнь, чем больше наполняется его душа, тем большую ее часть он вкладывает в музыку, и тем лучше играет оркестр, с которым он работает. И еще… Пианист — это «вещь в себе», а дирижеру приходится иметь дело с массой людей — певцов, музыкантов оркестра. Для него важно иметь организаторские способности и быть открытым людям. Мне это очень импонирует.

Маэстро, как Вы считаете, дирижер должен быть диктатором?

— Иногда может, иногда даже должен. Но я считаю, что в своей правоте нужно уметь убеждать. Например, если говорить об опере «Риголетто», то это очень каверзная опера, потому что существует много ее трактовок. И певцы по-разному исполняют свои партии.

В Казани во время Шаляпинского фестиваля «Риголетто» шел три дня подряд в разном составе. Перед премьерой у меня был двухчасовой урок с «Джильдами». И одна из них была просто в шоке: я останавливал ее наверное раз сто пятьдесят — поправки и поправки. Но я не требовал, а предлагал: «Попробуй еще раз, я, думаю, ты можешь сделать лучше». И, когда урок закончился, я спросил: «Ну как ты себя чувствуешь?». Она чмокнула меня в щеку и говорит: «Я абсолютно истощена эмоционально, но то, что получилось, это — фантастика!» Так что, думаю, командовать не стоит. Надо просто постараться убедить певца, что так, как ты предлагаешь, лучше, и тогда все получится.

Вы уже восьмой год работаете в Казани, а как же Ваша «мировая» карьера? И почему все-таки Казань?

— О карьере… Мы договариваемся с оперным театром, что в этом году я буду дирижировать, скажем, двадцатью спектаклями, и сочетаем мой график с планами театра. Так что я все успеваю. Например, за неделю до приезда на Шаляпинский фестиваль я дирижировал в Ла Скала в концерте с участием Даниэлы Дессии и Фабио Армилато.

Я люблю бывать в Казани — мне здесь рады, мне здесь комфортно работается, у меня здесь уже много друзей. Почему же нет? Город сильно меняется год от года: появляются новые здания, парки, рестораны. И, мне кажется, что Казань становится богаче и более открытой. Мне нравится то, как люди здесь живут, — нет ни этнических границ, ни религиозных.

Что касается театра… Когда я впервые услышал оркестр, он мне не понравился — в музыке все было серое, не было цвета, яркости звучания. Сейчас все очень изменилось, чем и горжусь. Стало много молодежи, которая привносит что-то новое (благодаря энтузиазму, энергии, активности), очень быстро и с удовольствием учится.

В прошлом году, когда мы играли «Тристана» Вагнера, после репетиции музыканты сказали мне: именно это мы хотим и играть, потому что это дает нам возможность расти. Ведь настоящие, большие музыканты чувствуют гордость, когда играют настоящую большую музыку, они ощущают себя соавторами композитора. Так и должно быть. И когда я уеду, то хотел бы оставить после себя новое понимание музыки, хотел бы, чтобы музыканты получали радость, наслаждение от того, что делают.

Каков, по-вашему, уровень Шаляпинского фестиваля, насколько он известен в мире?

— Уровень фестиваля намного вырос даже за те годы, пока я работаю в Казани. Сейчас он становится все более известным в мире и благодаря мастерству его участников, и благодаря большой работе театра, и, конечно, благодаря правильной стратегии пиара. Полагаю, что со стороны казанских организаторов фестиваля очень умно, что они делают его международным, постоянно расширяют его географические границы, приглашая все больше зарубежных исполнителей. И нужно привлекать иностранных журналистов, чтобы слава фестиваля расходилась по миру все шире и шире, как круги по воде.

Нигде в мире нет таких праздников, которые проводились бы в честь оперного певца и были названы его именем. Но поскольку Шаляпин известен всем, он включен в список выдающихся людей XX века, то, конечно же, певцам и музыкантам интересно побывать на его родине. Тем более, что Казань считается третьим оперным городом в России после Москвы и Санкт-Петербурга.

А почему XXVII Международный оперный фестиваль им. Ф.И. Шаляпина открывает «Риголетто» Верди?

— Стало традицией, что фестиваль начинается премьерным спектаклем. А в театре много старых постановок, которые пора заменять. И очень правильно, что обновляя их, начинают с самых важных опер, внося новый стиль. В «международном» оперном театре считается необходимым иметь в репертуаре трилогию Верди: «Трубадур», «Травиату» и «Риголетто». «Трубадур» мы поставили два года назад, «Травиату» — в прошлом году, а сейчас готов и «Риголетто», который и играли в рамках фестиваля три дня.

Господин Боэми, хотелось бы немного поговорить о личном… Чего вы в людях терпеть не можете?

— Я не люблю тех, у кого жизнь проходит просто так, мимо них, которые ничего не дают жизни, и жизнь, в ответ, ничего не дает им. Не люблю людей, живущих без амбиций, не старающихся стать лучше, достигать максимальных для себя высот. Глупых ненавижу. А привлекают меня люди, которые щедро делятся с другими своей душой; с которыми интересно; с которыми и я могу чем-то поделиться, и которые могут чем-то поделиться со мной. Нравятся искренние и честные люди.

Много ли у Вас друзей, и что для Вас является мерилом дружбы?

— У меня есть друзья, которые меняли даты свадеб, потому что я был занят и не мог приехать. А четверых я знаю уже лет сорок — мы как братья. Вот таких «родных» братьев и сестер у меня человек двадцать. Я согласен с английской пословицей: «Много друзей — нет друзей», но у меня так. И я говорю только о самых важных людях в моей жизни.

У меня есть друг, очень знаменитый певец, баритон Джузеппе Таддей, которому сейчас 92 года. Мы с друзьями очень любим с ним общаться, потому что по складу души он — вечный подросток. А следующим летом я поеду в Монголию (представляете, степь, лошади, свобода, неба больше, чем земли) с сыном моего лучшего друга, теперь уже и моим другом, которому двадцать лет.

Я считаю, что настоящий друг тот, кто готов ради тебя на все, даже среди ночи, даже в свой, может быть, не самый удачный момент жизни.

Вы борец, по натуре, или живете достаточно спокойно?

— Бороться я не люблю. Если я вижу, что люди не слишком на моей стороне, то я просто перестаю с ними общаться. Был один человек, с которым мы дружили с десяти лет, и я считал его своим верным другом. Я вообще терпеть не могу политику, а он стал истинным, ярым политиком и в корне изменился. Мало-помалу мы оба пришли к одному убеждению, что между нами нет теперь ничего общего. Не ссорились, просто перестали общаться, оставшись каждый при своих интересах — он в лиге «А», а я в лиге «В».

Вы считаете себя счастливым человеком?

— О, конечно! Моя профессия для меня не только профессия. Некоторые о своей работе, говорят: «Ой, я так устал от работы! У меня совсем нет времени наслаждаться жизнью — работаю все время». А я персона привилегированная. Я могу работать в театре по одиннадцать часов. Конечно, физически, немножко устану, но счастлив, потому что моя работа — это моя жизнь, а не просто способ выразить себя. И когда я думаю о будущем, то думаю о том, чем буду дирижировать, что изучать, что должен узнать нового. Проектов у меня множество: и в Казани поработать, и мечтаю поставить «Тристана и Изольду» в Германии, в оперном театре Байрейт, где работал Вагнер, и в других местах. Недавно у меня появился новый агент, который подбирает варианты для Америки.

Я хочу повидать все странные места на свете, потому что жизнь — это возможность как можно больше увидеть, узнать, чему-то научиться и быть счастливым насколько это возможно.