Что предшествовало этой роли, каким он играет Гамлета, как о трагедии в Датском королевстве рассказывают артисты ЦАТРА, корреспонденту TatCenter.ru поведал заслуженный артист России Николай Лазарев.
Николай Лазарев родился в 1970 году. Отец — Евгений Лазарев — народный артист России, режиссер; мама — Анна Обручева — актриса. На сцене — с 9 лет. Его первыми партнерами были Наталья Гундарева, Александр Лазарев, Владимир Ильин. Впервые вышел на сцену театра им. Вл. Маяковского в спектакле своего отца Евгения Лазарева «Ящерица»А. Володина. Окончил Школу-студию МХАТ. Мастерская В.П. Маркова.
После прохождения военной службы в Центральном Академическом театре Российской армии в рядах команды актёров-военнослужащих с 1992 года работает в составе его труппы. За 16 лет сыграл более двадцати ролей, среди которых: Гарольд («Гарольд и Мод»), Тотошка («Волшебник страны ОЗ»), Барон («На дне»), Нерон («Британик»), Айболит («Айболит»), Жак («Скупой»), Аполлон («Волки и овцы»). Участвовал в международных театральных проектах Петера Штайна «Орестея» и «Гамлет». Награжден медалью «За трудовую доблесть». В спектакле «Гамлет» ЦАТРА (режиссер — народный артист России, Борис Морозов) играет с осени 2006 года.
Николай Евгеньевич, что Вы подумали, когда узнали, что Вам предстоит играть Гамлета?
— Я подумал, что в моей судьбе — это уже перебор, это уже просто неприлично. Знаете, наша семья с «Гамлетом» как-то связана, и мне даже иногда кажется, что эта роль шла за мной по пятам. Судите сами, моя мама играла актрису-королеву в спектакле Охлопкова, где Гамлетом был Евгений Самойлов. Отец, впервые выступая в качестве режиссера, накануне моего рождения поставил «Гамлета» в Центральном доме работников искусств, а друг нашей семьи (теперь главный режиссер нашего театра) Борис Морозов играл там Розенкранца. Когда я родился, меня чуть было не назвали Гамлетом, но, слава Богу, передумали. Сам я играл Гильденстерна в «Гамлете» Петера Штайна с Евгением Мироновым в главной роли, а моя жена, композитор Лариса Казакова, написала к этому спектаклю музыку.
Вообще-то я и не особо доверяю совпадениям, но в моей жизни было немало «сигнальчиков» о нашей странной связи с этим парнем. Ну, например, … До премьеры спектакля мы с женой поехали в Данию по «гамлетовским местам». И в Эльсиноре я много фотографировался, на фоне замка Кронборг. Погода прекрасная, место фантастическое, за проливом — Швеция, фотоаппарат в порядке. Но именно в этом месте у нас не получилось ни одного кадра… Представляете — ни одного! А во вторую поездку (после премьеры) мы столько отсняли, и такие замечательные снимки получились. «Ну, всё, — сказала жена, рассматривая их, — теперь Он тебя благословил».
Не страшно ли вам было от мысли, что придется играть роль, о которой мечтает каждый актер, да еще после таких корифеев, как Качалов, Астангов, Бартон, Оливье, Смоктуновский, Солоницын?
— Играть Гамлета я никогда не мечтал: будет так будет, нет — так нет. Увидев свою фамилию в списке распределения ролей, конечно же, очень обрадовался, но и испугался. Ведь я, прожив свои тридцать с небольшим лет, знаю только то, что испытал сам. Но я не знаю, что чувствовал тот реальный принц, когда на него свалилось такое страшное горе. Как, какую жизнь я должен прожить на сцене, что я должен сделать в тех обстоятельствах, в которых оказался он полтысячелетия назад? Эти вопросы меня, буквально, «раздирали».
А вот по поводу того, что играть мне придется после таких «всемирных авторитетов», я не переживал. Ведь с теми режиссерами мне работать не пришлось. Я не знаю, какие сценические задачи они ставили перед актерами. Конечно, как играли некоторые из них, я видел раньше (кстати, до сих пор не понимаю, как Женя Миронов смог во время гастролей сыграть подряд двадцать (!) Гамлетов). Но из-за боязни что-то нечаянно скопировать я запретил себе даже вспоминать об этом. Я сказал: «Всё, ребята, он — мой. И пусть он будет не таким гениальным, как у вас, но он — мой и в нашем театре. Конечно, заманчиво подсмотреть, как делали вы ту или иную сцену, но этот отрезок жизни я проживу сам».
Кроме самой пьесы не читал ничьих комментариев, не хотел слышать никаких чужих мнений. Хотел сам во всем разобраться, считая для себя определяющим собственное представление. Конечно же, я изо всех сил внимал режиссеру, перелопатившему гору литературы и очень помогавшему мне на этом пути, постоянно слушал музыку Шостаковича. Не только музыку к этому спектаклю, к фильмам, но и его квартеты.
Почти каждый актер мечтает сыграть Гамлета, потому что эта роль — определенное признание его заслуг?
— В общем, конечно. В принципе, каждый артист любит, чтобы его было много. Здесь же и поплакать можно, и попеть, и побегать, и пофехтовать, и любовь есть, и монологи огромные, и ты стоишь в центре сцены под софитами… Но это на первый взгляд… На самом же деле эта роль — постоянное «переливание крови», терзания, испытания, чудовищное насилие над своей эмоциональной памятью, над голосом и телом. Мы ведь не каждый день встречаемся с призраком своего отца, который к тому же сообщает, что его убил собственный брат. Что должен я в себе найти, чтобы было достоверно, чтобы зритель понял, что я впервые в жизни своими глазами вижу рядом человека, который уже умер? А ведь это нужно делать каждый спектакль, и повторить это невозможно.
Зато представляете, что испытывает актер, если после всего, что он пережил на сцене, зритель верит, что перед ним не персонаж пьесы, а живой человек, и радуется вместе с ним, и страдает вместе с ним! Вообще же роль Гамлета как марафонский забег: каждая сцена — пик напряжения. Как последний вздох. Она требует невероятного умения «распределиться» по роли на протяжении всего спектакля. И такую дистанцию можно преодолеть, только поиграв множество разных спектаклей, сыграв десятки комедийных, философских персонажей, а еще и чудищ, ежиков, собак, дедов морозов.
Ну, какая связь между Гамлетом и ежиками?
— Самая прямая. Да я на доктора Айболита трачусь не меньше, чем на Гамлета (весь мокрый после спектакля). Сказка — класс! Почти Шекспир! Там надо спасать жизнь обезьянке. Там есть буря. И мы — актёры, с приклеенными бородками, ушами, усами, хвостами, — играем эту сцену так, будто гибнем по-настоящему. Представляете, какой это тренинг для актера, какая наработка опыта, мастерства, эмоциональности? Ну невозможно на спектакле, тем более детском, просто намазаться-накраситься, подурачиться, побегать, потанцевать и при этом остаться Артистом. Сцена не прощает компромиссов.
Николай Евгеньевич, а как вы думаете, что же, все-таки, предопределило роль Гамлета?
— Где-то за год до начала работы над этим спектаклем Борис Плотников — прекрасный актер и замечательный певец — перешел в другой театр. И меня ввели в спектакль «На дне», в котором он играл, на его роль, роль Барона. Это был не просто ввод, а «ввод после Плотникова», который играл «на аплодисменты». Тогда «На дне» считался одним из лучших спектаклей театра, поставленным Морозовым. Могучий, грандиозный, по-настоящему, русский. В нем была и космическая шекспировская интонация, и потрясающее оформление И.Г. Сумбаташвилли.
Репетировать было очень интересно и сложно. Я всегда нервничаю, но так, как тогда (перед своим первым спектаклем) не нервничал никогда в жизни: насмерть, до дрожи, до ледяных рук. Отыграл — нормально. Не грандиозно, конечно, но старался играть честно, самоотверженно, партнеров не подвел и, в общем, спектакль своим появлением не испортил. Только потом, на одной из репетиций, я вдруг понял причину своей предпремьерной «тряски». Видимо, тогда уже почувствовал в роли Барона какие-то ступенечки в совершенно иную эмоционально-космическую философскую зону, которая есть в «Гамлете». А это уже совершенно иная актерская категория. Как-то потом Борис Морозов сказал: «Если бы не было Барона, то не было бы и Гамлета». Мне самому кажется, что именно Барон и подготовил меня к этой роли.
Все театры, естественно, ставят «Гамлета» по-своему. А на что делаются акценты в трагедии в вашем театре?
— Режиссер поставил перед нами задачу: не пытаться объять необъятное, а рассказать честную историю так, чтобы она попала в сердце. Безо всяких наворотов, пафоса, каких-то дополнительных нагрузок. Мы не стремимся поразить зрителя неизвестным доселе переводом Шекспира, сегодняшней сленговой лексикой или авангардными сценическими приемами, а просто рассказываем о семейной трагедии.
Герои спектакля — члены двух семей, поэтому и отношения между ними семейные, домашние. Да и сам Гамлет — человек домашний, выросший в любви и ласке, искренне привязанный к отцу, матери, к своей любимой. Хотя Борис Морозов говорил, что согласно историческим сведениям, реальный принц Амлет был резким, бескомпромиссным и воинственным человеком. Наш Гамлет не Айвенго или Д’Артаньян, постоянно хватающийся за шпагу. Он хорошо образованный человек, гуманитарий, конечно, романтик и совершенно не готов к той беде, которая на него свалилась. Даже естественным (как думали все) уходом отца и скорым браком матери он совершенно потрясен, раздавлен.
А дальнейшие события вообще толкают Гамлета на дикие поступки. Его привычный, спокойный, добрый мир рухнул. Он видит живым своего умершего отца, который требует мести… Мстить… Кому? Матери, родному дяде — непостижимо? В душе его ад, сердце разрывается от боли и сомнений, главное из которых — имеет ли человек право мстить, отнимать жизнь у другого человека даже ради Справедливости? И что получает мстящий человек взамен, с чем он в конце концов остается? Право на месть — еще одна тема нашего спектакля.
Гамлет убивает случайно, по ошибке. И убивает не того! Пусть и мелкого, по натуре, человека. Но не того! Он приносит смерть в семью своей любимой, своего друга. Зачем, ради чего? Из-за него погибают все, кого он когда-то любил. И он сам теряет всё, даже собственную жизнь. А его родина, в результате, становится трофеем чужака Фортинбраса. Так «мстить или не мстить»? Вот на этот вопрос зритель должен ответить себе сам.
В некоторых театрах все актеры, занятые в спектакле, работают «на Гамлета». А у вас он — не солнце, блистающее за счет яркости своих партнеров. Каждый актер был хорош в своей собственной роли: Король, Лаэрт, Офелия, могильщик, Гертруда, Полоний, актеры бродячего театра…
— А у нас, театр — театр-ансамбль. Как любит повторять Борис Морозов, наше искусство — коллективное. Мы стараемся работать не на себя, а на партнера — помогать друг другу, правильно подавать реплики, поддерживать. Поэтому наш зритель запоминает не только главного героя, но и спектакль в целом. Гамлет — это спектакль именно Театра Российской армии, и это бесспорное достижение нашей труппы!
Какие слова из этой трагедии Шекспира для вас самые важные?
— «Дальше — тишина» (смеется). Дальше — тишина, значит, всё — сегодня я отыграл. Лучше ли, хуже, но выложился весь, и теперь пусть судит публика. «Гамлет» — трагедия, действительно, космического масштаба. В ней целая вселенная мыслей, чувств, духовных открытий. И ты должен играть так, будто делаешь эти открытия впервые здесь, сейчас, на глазах у зрителя. В двадцатый-тридцатый раз играть «как впервые». Ты — актер, но ты — человек, с которого после спектакля льется пот, которому нужно решать свои домашние и бытовые проблемы. К сожалению, все, что происходит на сцене, сиюминутно, и готовую матрицу (как и что играть) ни в голове, ни в душе не закрепишь, потому что творчество — это процесс. Когда спектакль получается — такое счастье, а когда нет — страшная мука, самоедство, бессонные ночи.
И, все-таки, принц датский, в большей степени, — ваш «продукт» или режиссера?
— Конечно — наш! Борис Морозов и мой отец дружат еще со студенческих времен (я, практически, вырос на его глазах). Но наши творческие отношения складывались постепенно, с небольших ролей, еще задолго до «Гамлета». И он всегда так корректно, бережно вводил меня в роль, что я даже не замечал, что выполняю его «указания».
А сейчас я чувствую такое поразительное единение с режиссером, что мне трудно понять, где его установки, а где мои собственные. Наверное, еще и потому, что Борис Морозов (главный режиссер ЦАТРА, народный артист России) уважает мнение актеров, прислушивается к нашим идеям, любит работать в команде! Например, звонит как-то в выходной: «Коля, что-то мне не нравится сцена Гамлета с Офелией. Приезжайте, вместе подумаем»… И мы с ним и с Таней Морозовой, играющей Офелию, в пустом театре спорили, делали, переделывали одни в пустом театре, пока не нашли общее решение. А ведь режиссеру, наверное, было бы удобнее, разработать все самому, как в других театрах, а нас просто заставить это сыграть.
Как, на ваш взгляд, прошли казанские гастроли?
— Не могу судить обо всех гастролях, поскольку был занят только в «Волках и овцах» и в «Гамлете». Я отыграл в спектакле «Волков», а на следующий день Борис Морозов дал мне один день отдыха перед марафоном «Гамлетов». И потому, что это был мой день рождения, и потому что режиссер хорошо понимает, что от меня требуется в этой роли. Провёл я выходной почти в одиночестве, отвечая на телефонные поздравления и sms-ки. Конечно, коллеги меня не забыли, посетили и поднесли всяческие подарки, чему я был жутко рад. Я весь день думал о «Гамлете», решая, как распределить силы: играть первого Гамлета, думая, что предстоит еще играть и второго или играть каждого, как в последний раз? Свою работу в спектакле оцениваю как честную, открытую. Думаю, что мне удалось рассказать зрителю историю этого датского парня и его семьи. И за это спасибо всем, кто был рядом со мной (коллегам, семье, отцу, который привел меня в актерство) — одному эту роль не одолеть.
Мне понравился казанский зритель — тихий, внимательный и проникающий, как рентген. С хорошим вкусом, с большой культурой и тактом, взыскательный, умный и тонкий. Это я почувствовал еще в «Волках и овцах». Гамлета принимали душевно, тепло, с чувством сопричастности, что дорогого стоит. В Казане на дешевых актерских штучках не проедешь — выкладываться надо полностью.
Известно (и, в общем, это понятно), что люди наделяют актера чертами его героя. Черты каких своих персонажей вы в себе находите?
— Не знаю… Вообще, если сравнивать себя с каким-то животным, то я — Собакокот. Верный, свободолюбивый, но очень преданный дому, семье. Мои родители и сестра живут в Америке, и мне очень не хватает той нашей семьи. Когда мы все вместе собирались у черно-белого телевизора и смотрели фигурное катание, а комментатор рассказывал, в костюмах какого цвета выступают спортсмены. Когда папа смотрел программу «Время» и ни при каком условии нельзя было его от этого отвлекать. Эти наши вечерние чаи, дни рождения, семейная елка… И в сцене, когда Гамлет пытается объединить в семью мать и призрака короля, я реально испытываю жуткую ностальгию по той своей семье.
Наверное, есть во мне что-то и от Гамлета. Например, Европа — это мое, а вот Азию, юга вообще не переношу. Самое любимое место отдыха у нас с женой — Балтика под Калининградом. Холодное море, дымка такая, легкая печаль (в Эльсиноре, например, я чувствовал себя как дома). Люблю купаться в холодном море. Есть даже идея после середины жизни уехать жить к какому-нибудь морю.
В нашем театре есть пьеса Лопе де Вега «Изобретательная влюбленная». Там я играю роль молодого любовника по имени Люсиндо. Такая романтическая комедия с гитарами, со шпагами, с любовью, с балконами, с серенадами. С одной женщиной и с другой (одну недолюбил, ну, и Бог с ней — другая вроде лучше). Что-то во мне и от него, что-то от Барона — ощущение какого-то трагизма, сомнений что-ли.
Я люблю музыку, играю на гитаре, пою. Мы с женой много выступаем с концертами в воинских частях, в гарнизонах, в госпиталях. Очень люблю всякое строительство, хозяйство. Обожаю фотографировать — тут сам себе и режиссёр, и оператор, и художник, и осветитель. У меня даже есть своя страничка в интернете на фото-сайте. Короче, всем занимаюсь, и всем — на полную катушку.
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: