Рауфаль Мухаметзянов — директор ТАГТОиБ имени М. Джалиля. Заслуженный работник культуры РФ, кавалер ордена «Знак Почета», обладатель международной награды ЮНЕСКО «Золотая роза мира» в номинации «Подвижник культуры», обладатель приза «Душа танца» в номинации «Рыцарь балета». Основная задача директора театра — создать максимально благоприятные, комфортные условия для творчества, собрать команду профессионалов и сделать театр конкурентоспособным.

Рауфаль Сабирович, 25 лет назад, начиная работать в качестве директора, вы определяли для себя, каким хотите видеть театр?

В театр оперы и балета я пришел с определенным опытом, проработав два года директором театра юного зрителя. Меня пригласили в то время, когда оперный находился в глубочайшем кризисе. На меня возлагали большие надежды. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и что-то реализовать, необходимо было привести театр в нормальное состояние. Работать приходилось в сложнейших условиях. Организация была разбалансированная во всех отношениях: постановщики уезжали, бросая спектакль недоделанным, срывались сроки постановок, задерживалось начало спектаклей, посещаемость театра в среднем составляла 30−40%. Есть аксиома, что главное — это кадры. И вот потихонечку я начал набирать людей. Людей, которые любят театр, людей ответственных, на которых можно положиться в решении художественных задач. Вопрос, прежде всего, касался главного дирижера, руководителей коллективов, основных технических цехов. Но никаких революций не было. Все кардинальные изменения в структуре театре вводились последовательно.

До того как возглавить театр вы прошли две «школы» — инструментального ансамбля и комсомольской работы. Что дал вам этот опыт?

Я полагаю, что первое — это осмысление музыки. Я воспитывался в музыкальной семье. Моя мать — Разия Тимерханова, певица, заслуженная артистка ТАССР, основательница ансамбля песни и танца Республики Татарстан. Разумеется, я учился в музыкальной школе, но так в жизни сложилось, что вовремя не продолжил образование. Но я очень много поиграл — начинал в больших оркестрах, в вокально-инструментальном ансамбле, джазовой музыкой занимался. Для работы в музыкальном театре это очень важно, музыка это основное художественное средство.

То есть директор театра оперы и балета обязательно должен иметь музыкальное образование?

Я не считаю, что это непременное условие. Нужно, чтобы директор разбирался в музыке, любил и понимал ее. Есть хрестоматийные вещи, без знания которых невозможно руководить музыкальным театром. Ведь в конечном итоге решение основных спорных художественных задач остается за директором. Так вот, понятие музыки — это первое. Второе — опыт руководителя. Работа в аппарате городского комитета комсомола дала мне определенные навыки. Это и общее представление о государственной системе, и работа с документами, и ответственность. Но не более того. По истечении двух лет я сказал для себя — всё, мне это уже не интересно. Я поставил себе цель работать в искусстве и перешел работать в театр.

А сегодня вы музицируете?

Я стараюсь час-полтора в день проводить за инструментом, чаще вечером. Я подхожу к инструменту и занимаюсь. Это для меня отдушина, без которой я себя не мыслю. Стараюсь использовать любую возможность.

Директор Большого театра Анатолий Иксанов полагает, что самая главная проблема сейчас — это отсутствие театральных топ-менеджеров. Выскажите свое мнение по этому вопросу.

Я не соглашусь. Нет проблемы в подготовке театральных менеджеров. Руководителей учит сама жизнь, при условии, что есть громадное желание работать в искусстве и данные. Должна быть голова на плечах и понимание музыки. Учить надо тем редким театральным профессиям, которые уходят. К примеру, сегодня немного художников, которые владеют искусством создания живописных декораций.

Говорят, что вы первым в России создали новую модель театра, совместив черты западной системы с традициями русского репертуарного театра. Был ли образец, на который вы ориентировались, или приходилось действовать методом проб и ошибок?

Опираясь на опыт работы западных театров, мы определили форму, структуру театра, и сделали это одними из первых в России. Отказались от института «главных». За границей нет таких должностей как главный режиссер, главный художник, главный балетмейстер. Есть такие понятия, как хореограф, режиссер, балетмейстер. Единственная должность, которую мы сохранили — главный дирижер как руководитель оркестра, как музыкальный художник постановки, наконец, как необходимая артистическая профессия. Мы начали привлекать лучшие режиссерские работы, лучших сценографов, хореографов для своих постановок. Стали практиковать новую форму сотрудничества с западными фирмами — копродукции. Мы ежегодно даем около 100 представлений в Европе. Вслед за нами многое повторяется в России: посмотрите — сегодня ни в Большом, ни в Мариинском нет главных режиссеров, нет главных художников. Мы были первыми.

В деле организации фестиваля имени Шаляпина — единственного в России постоянного фестиваля классической оперы — вы тоже были первыми?

О создании фестиваля оперного искусства говорили многие люди, но никто не брался за реализацию. Это не моя идея, но я набрался смелости и ее реализовал. Успех первых фестивалей был неподдельный. С годами я анализирую — в чем же все-таки причина успеха. Думаю, что это имя. Магическое имя Шаляпина — стопроцентное попадание в десятку. Дальше оставалось только все это развивать. После нашего фестиваля были созданы другие — в Нижнем Новгороде, в Самаре, в Саратове. Сегодня часто бывает: фестиваль еще не родился, а его уже на государственные премии выдвигают. Шаляпинский фестиваль создан не искусственно, он настоящий. Мы не разбавляем его другими жанрами, в этом мы последовательны и консервативны.

Существует еще и ежегодный фестиваль имени Р. Нуриева…

Фестиваль классического балета появился позднее, когда театр уже имел опыт проведения оперных фестивалей. В 1992 году мне удалось два раза пригласить в Казань Рудольфа Нуриева, мы договорились сотрудничать. Но в 1993 году, к сожалению, Рудольфа Нуриева не стало. Фестиваль балета получил его имя.

Ваше знакомство с Рудольфом Нуриевым стало легендарным. Рассказывают, что известный танцовщик услышал, как с ним здороваются на родном татарском языке и после такого приветствия не смог отказаться от приглашения приехать в Казань и выступить в любое удобное время и в любом амплуа…

Я познакомился с Нуриевым в 1989 году в Санкт-Петербурге. Всеми правдами и неправдами мне удалось попасть за кулисы Мариинского театра. Шла репетиция «Сильфиды». Понимая, что больше не найду времени, я пошел по всем гримкомнатам. В дверях одной стоял полуголый Нуриев и костюмерша. Я представился, сказал, что хотел бы поговорить о формах сотрудничества, он попросил подойти в перерыве. И вот между первым и вторым актом я зашел на сцену. Многие, наверное, тогда подумали, что я из КГБ, потому что такого себе никто позволить не мог… Потом мы встретились с Нуриевым вечером, и я предложил ему выступить в любом амплуа — в качестве хореографа, консультанта. Тогда он начал дирижировать и возникла идея, чтобы он выступил в качестве дирижера камерного оркестра, но, увы, она не реализовалась.

Есть мнение, что любой из существующих театральных фестивалей рискует из хорошей традиции стать рутинным будничным явлением. Что предпринимает руководство театра, для того чтобы два крупнейших фестиваля — Шаляпинский и Нуриевский — по-прежнему привлекали внимание публики?

Прежде всего, привлекает объективная сила самого искусства. Привлекают имена, высокие художественные критерии, которые определяет руководство театра. Хорошая музыка, исполнители, эстетика, декорации, сценография — все это должно оказывать мощное воздействие, должно приводить публику в восторг, вызывать восхищение. Наш жанр очень консервативный. Можно, конечно, поставить новаторский, даже скандальный спектакль. Но его будет невозможно играть в прокате, с подобных постановок люди уходят. Такие спектакли ставятся с целью получить престижные премии. А мы отказались участвовать в «Золотой маске». Знаете, аккуратно так, лаконично написали, что мы пока до премий не доросли. Пусть для начала столичные театры получат с десяток этих картонных масок, а потом, может быть, и мы созреем. А сейчас нам это не нужно.

На сегодня наша наипервейшая задача — перейти в другой класс. Почему мы должны быть провинцией в худшем смысле этого слова? У нас есть все условия и предпосылки для того, чтобы конкурировать с Большим, с Мариинским, с западными театрами.

В одном из интервью вы отметили, что музыкальный театр убыточен по определению. Однако театр не экономит на постановочных расходах, не повышает существенно цен на билеты. Как решается вопрос с финансированием театра?

Художественный уровень театра определяется условиями его финансирования. Думаю, ситуацию выправит система грантов. В 2003 году первый грант получили музыкальные театры — Большой и Мариинский, три симфонических оркестра, две консерватории. Затем гранты получили и драматические театры. Система грантов должна работать в комплексе, должна охватывать всю систему, начиная с обучения. К примеру, надо 17 лет учиться играть на скрипке, прежде чем попасть в оркестр. А талантливые певцы сегодня вообще как полезные ископаемые. Государство готовит музыкантов бесплатно, но уже с первых лет обучения их отслеживают продюсеры из-за границы, из столичных городов. Это основная проблема — бессмысленно готовить здесь в хореографическом училище или в консерватории «звезду», зная, что она уйдет. Кроме того, должна быть группа хороших педагогов, которая создаст подготовку по отдельным направлениям, подготовит профессионалов высокого класса. Вот тогда обучение будет иметь смысл, тогда речь пойдет о настоящем рынке.

19 апреля на улице Баумана в Казани Республиканский центр по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями минздрава РТ организует работу тест-мобиля. Любой желающий сможет бесплатно узнать свой ВИЧ-статус.

Медики будет работать с 13:00 до 17:00 на улице Баумана вблизи монумента «Часы». Также можно будет получить консультацию социального работника.