Искэндэр Ясавеев: «Для меня было важно, какой урок получат студенты от ситуации с переездом факультета журналистики и социологии»

Больше года длится реорганизация КФУ. После ее завершения каждый институт и факультет будет располагаться в отдельном здании. Многие старые кафедры меняют насиженное место на новое, однако методы, которыми руководство вуза осуществляет переезды, находят поддержку не у всех преподавателей. Доцент кафедры социологии КФУ, доктор социологических наук Искэндэр Ясавеев рассказал TatCenter.ru, почему он написал открытое письмо ректору, как на студентах может отразиться переезд из университетского городка и почему, на его взгляд, большая часть людей в России не отстаивает свои права.

В некоторых ситуациях преподаватели должны сказать «нет»

— Когда Вы узнали о том, что факультет журналистики и социологии будет переселен в здание на улице Товарищеская?

— О том, что факультет журналистики и социологии должен переехать в здание на улице Товарищеская, я и другие сотрудники узнали 24 октября. Причем нам сообщили, что факультет должен покинуть здание западного полуциркуля в университетском городке в течение пяти дней. Удивило то, что до понедельника никто из рядовых сотрудников об этом не знал.

В те дни напрашивался вопрос, почему не было заранее организовано собрание сотрудников факультета, на котором людей проинформировали бы о переезде. Даже на ученом совете факультета, который состоялся за две с половиной недели до переезда, ничего об этом не говорилось.

— Как на решение ректора отреагировали преподаватели и студенты университета?

— У меня не было возможности встретиться со всеми сотрудниками, но после разговоров с преподавателями, которых я видел в эти дни, сложилось общее ощущение, что они были подавлены и растеряны. Что касается студентов, то я видел только символическое прощание с факультетом, которое состоялось во вторник, 25 октября. Студенты возложили венок к зданию факультета журналистики и социологии, выразив тем самым свое отношение к тому, что происходит. На мой взгляд, они имели полное право на это.

Очень важно, что к студентам тогда вышел декан. Он обратился к ним не со словами порицания, а попытался объяснить, что у факультета в новом здании будет больше площадей. Мне кажется, что такого разговора студентам не хватало.

— Сотрудники факультета журналистики и социологии не единственные, кто переехал из университетского городка.

— Не знаю точно, как это было в других случаях. Внутри университетского сообщества коммуникация между преподавателями и сотрудниками разных направлений и так была не очень интенсивной, а теперь она стала еще более ослабленной, если вообще существует. Из СМИ я узнал, что протестовали студенты татфака. Честно говоря, когда такая же ситуация произошла с факультетом журналистики и социологии, то я пожалел, что мы были в стороне от всего, что происходило с другими факультетами. Получается, что мы начинаем протестовать только тогда, когда что-то касается нас лично. Хотя сейчас очевидно, что ситуация с переездом — это не случайность. Так проявляются очень серьезные тенденции в изменении отношения к университетскому сообществу.

— Вы считаете, что сейчас решения в университете будут приниматься сверху, без обсуждения с преподавательским коллективом?

— Я надеюсь, что открытое письмо, которое подписали 18 преподавателей и сотрудников, будет воспринято руководством университета как серьезный сигнал. Сигнал о том, что есть проблемы с организационной культурой. Многие преподаватели ощущают себя не включенными в процесс принятия решений и чувствуют, что не могут на них влиять.

— Вы ожидаете все-таки получить ответ на свое письмо от ректора?

— Ответа нет, но я надеюсь, что он последует. Открытое письмо было отправлено 26 октября через Интернет-приемную ректора, зарегистрировано, я записал его номер. Если Интернет-приемная попадает под действие Федерального закона «О порядке рассмотрения обращения граждан Российской Федерации», на что я надеюсь, то ответ должен быть дан в течение 30 дней. Молчание ректора означает отказ обсуждать проблемы, о которых говорилось в письме.

— Как Вы думаете, как на Вашей работе может отразиться открытое письмо ректору?

— На отношениях с руководством факультета и кафедры никак не отразилось. Это все-таки Казанский университет, вуз с большой буквы и ожидать репрессий или санкций в свой адрес в ответ на письмо было бы странно. Я горжусь своим университетом и уверен, что до этого дело не дойдет, это было бы просто дикостью.

— Изменилось ли к Вам отношение коллег и студентов?

— С коллегами отношения не изменились. У нас вообще атмосфера дружелюбная. Другое дело, что в связи с переездом стали реже встречаться.

Что касается студентов, то получилась интересная история. Я понимал, что часть преподавателей может не проверить электронную почту в течение дня 27 октября, когда собирались подписи. Поэтому в надежде на то, что кто-то из них зайдет в социальную сеть, я разместил письмо на своей странице на facebook и vkontakte. На это немедленно отреагировали студенты. Замечу, что я сразу предложил не включать студентов в историю с письмом к ректору. Несмотря на это, на мой адрес пришло несколько десятков сообщений от студентов, которые просили включить их имена в список подписавшихся. На значок «мне нравится» под письмом ректору на моей странице в социальной сети vkontakte нажали 245 человек, выразив этим свою поддержку.

История с переездом — это не очень хороший урок для студентов. Они видят, как принимаются и осуществляются решения. Между тем, люди поступили на факультет журналистики и социологии в надежде на то, что будут учиться в университетском городке, связанном с традициями, именами Толстого, Лобачевского, Фукса, а их переводят в другое здание. Понятно, что здание на улице Товарищеской лишено университетской ауры.

Преподаватели должны были поддержать свое достоинство, показать, что в некоторых ситуациях они могут сказать «нет», заявить о своей позиции, сопротивляться тому, что происходит. Университет это не просто вуз, где люди получают знания и умения, это еще и важный институт социализации. За пять лет университетской жизни формируется взрослая личность. Если поступать с университетским сообществом таким образом, то мы рискуем получить конформистов, которые берут под козырек, выполняют все предписания, не обсуждая их даже тогда, когда это необходимо.

— Когда факультет переедет в новое здание? Какие преимущества у здания на Товарищеской?

— Из здания на Товарищеской до сих пор переезжает социально-экономический факультет ТГГПУ. Если исторический комплекс Казанского университета — место, которое пропитано духом традиций, где ты понимаешь свою причастность к открытиям великих ученых, то здание на Товарищеской — чистый лист.

Там нужно создавать традиции, дух университета, его атмосферу. Я думаю, что со временем это будет восполнено, но до конца утрату связи с историческим местом, университетским городком не восстановить. Но с этим, похоже, придется смириться. Удивляет другое — здание нуждается в ремонте. Надо приводить в порядок аудитории, оборудовать их мультимедийными комплексами и жалюзи, подключать к Интернету. Нам говорят, что у нас теперь есть свои столовая и спортзал, но в университетском городке рядом находились УНИКС, множество кафе. Мне кажется, что это не так значимо, преподаватели и студенты от отсутствия всего этого в прежнем здании факультета не страдали.

— Какие плюсы переезда Вы видите?

— Большие площади. Это единственный плюс.

Для российского общества характерны апатия и пассивность

— Сейчас в КФУ происходит много реформ, институты и факультеты переезжают в другие здания и эти перемены не обсуждаются с рядовыми сотрудниками. Однако недовольство университетского сообщества остается только на уровне разговоров. Как вы думаете, почему далеко не все сотрудники и преподаватели высказывают свое мнение открыто?

— Мне кажется, что это типичная ситуация для общества, в котором исторически существовала и вновь выстроена вертикаль власти. Распространено ощущение, что ничего нельзя сделать, что это бесполезно. Если будешь рыпаться, то только шишек набьешь, подставишь людей, ничего не изменишь. Может быть, это объясняет, почему люди не протестовали и не пытались выразить свое неприятие такого рода решений.

Апатия, пассивность, ощущение того, что ничего нельзя изменить, характерны для очень многих в нашем обществе. Но мне кажется, что это неадекватное ощущение. На локальном уровне можно и нужно сопротивляться. Если большая часть сотрудников КФУ будет открыто не принимать новый стиль управления, то он будет изменен.

— Как можно изменить ситуацию?

— Мне кажется, у нас очень сильно преувеличены страхи и опасения по поводу открытого выражения позиции, по поводу сопротивления действиям властей. Не важно где: в университете, городе или республике. Люди действительно боятся выйти на акцию протеста по какому-либо поводу, даже если это касается, например, защиты памятников истории и культуры. В последнее десятилетие сформировалась культура страха и пассивности, но я уверен, что это преодолимо. Иногда достаточно просто открыто заговорить на какие-то ранее закрытые темы, нарушить «зоны умолчания», инициировать дискуссию, и это становится прологом к переменам.

— Но есть же подвижки. Рыбаки выходят на митинг, отстаивают реки.

— Это очень важная тенденция, когда люди объединяются, самоорганизуются и открыто выражают свое недовольство. Мои московские коллеги в прошлом году издали книгу «От обывателей к активистам: зарождающиеся социальные движения в современной России». В ней показано, как простые граждане сообща начинают протестовать, а не занимают пассивную позицию. Это может касаться уничтожения леса или сквера, строительства автостоянки на месте детской площадки, сноса исторического памятника и т. д. Девиз Института коллективного действия, подготовившего и издавшего книгу: «Даже среди овощей есть… Чипполино!» Будущее за такими людьми, так строится гражданское общество. Оно не сверху создается, а снизу, когда на рядовом уровне возникают гражданские инициативы, появляются сети взаимодействия и взаимоподдержки.

— Насколько высок уровень революционных настроений в обществе, на Ваш взгляд?

— Граждане передают органам власти свои властные полномочия и ресурсы для того, чтобы эти структуры решали их проблемы и обслуживали их интересы. Но если власть начинает использовать полученные полномочия и ресурсы почти исключительно в своих интересах и нет возможности изменить ситуацию посредством выборов, то что остается гражданам?

Еще раз повторю, ситуацию в университете можно назвать типичной для всего общества, когда руководство, которое должно обслуживать интересы студентов и преподавателей, отрывается от университетского сообщества. Можно обозначить это социологическим термином «поляризация», причем речь идет о ее крайней степени. Риторика руководства КФУ — это слова о прорывах, модернизации, о выходе на ведущие позиции не только в стране, но и в мире. Но как можно на это претендовать, если мотивация преподавателей и сотрудников низка и они не чувствуют, что от них что-то зависит.

Интересно, что когда я спросил своих британских коллег о том, какой была бы реакция, например, сотрудников факультета социальных и политических наук в Кембридже или школы социальных наук в Уэльсе на приказ о переезде, то они ответили почти одинаково, что это была бы революция, баррикады студентов в здании и т. д. Поэтому если мы претендуем на университет мирового уровня, то и практики управления должны соответствовать этому уровню.

Пока я не вижу преимуществ слияния нескольких вузов в один

— Какие еще существенные изменения на Ваш взгляд, произошли в деятельности КФУ после объединения вуза с другими университетами и появлением нового ректора?

— Я могу судить об этом только с позиции рядового сотрудника. За прошедший год нового учебного оборудования у нас не появилось. Я, как и раньше, ношу на занятия портативный мультимедийный проектор, приобретенный на грантовые средства 6 лет назад, жду, когда за окном стемнеет и настраиваю изображение на стене, потому что далеко не во всех аудиториях есть жалюзи, не говоря уже об экранах и проекторах. В этом смысле мало что изменилось.

Нагрузка на преподавателей выросла, потому что кроме обычных занятий от нас требуют новые программы дисциплин для бакалавриата и магистратуры. Насколько я знаю по своему опыту и по отзывам моих коллег, зарплата рядовых преподавателей и сотрудников не изменилась, многие по-прежнему работают в нескольких местах для того, чтобы сводить концы с концами. Итак, мы не видим нового оборудования, нагрузка увеличивается, зарплата не растет, и я понимаю, что модернизации эта ситуация явно не способствует.

— Как Вы оцениваете тенденцию слияния нескольких вузов в один, которая сейчас наблюдается в России?

— Мне кажется, что в не очень большом университете обеспечить эффективное функционирование проще. Поэтому в целом тенденцию слияния вузов я оцениваю негативно. Судите сами, Казань — это университетский город, был пединститут со своими традициями, КГФЭИ — очень сильный вуз, КГУ, а в итоге мы получили гигантскую структуру КФУ. Пока я не вижу больших преимуществ такой тенденции. Выход, на мой взгляд, заключается только в передаче значительных полномочий и средств самим факультетам и институтам.

Наш первый пикет в защиту Дома Фукса чуть не закончился дракой

— Вы состоите в Обществе охраны памятников истории и культуры и большое внимание уделяете судьбе дома Карла Фукса. Почему выбор пал именно на этот дом?

— Это связано с университетом и активностью моих студентов, которым я преподаю курс «Социология социальных проблем». До 2009 года это был исключительно теоретический курс, но у меня давно появилось ощущение серьезного разрыва между нашим анализом проблем в университетской аудитории и обществом со страданиями людей. На одном из занятий мы со студентами обсуждали стратегии конструирования проблем, их продвижения в публичную «повестку дня». Возникла идея о том, чтобы попробовать на практике сконструировать проблему, привлечь внимание общественности и политиков к какой-либо важной, но не обсуждаемой ситуации, вызвать дискуссию. Одно из предложений было поднять вопрос об историческом наследии, в частности, о Доме Фукса. К 2009 году здание было совершенно заброшенным, его облюбовали бездомные, там были пожары, провалилась крыша, и было очевидно, что дом почти обречен. В мае мы со студентами-добровольцами провели первый одиночный пикет, который не требует согласования. Сменяли друг друга у Дома Фукса с плакатом, на котором было написано «Мне стыдно за наш тысячелетний город», раздавали листовки, объясняли нашу обеспокоенность журналистам. Реакция прохожих была разной, «патриотически настроенные» молодые люди даже полезли в драку, но им удалось объяснили смысл пикета.

Это был первый опыт и понимание того, что что-то можно изменить. Потом мы установили на здание мемориальную доску с именами Фукса и Пушкина. Хотя архитекторы спорят с нами, говорят, что дом уже много раз перестраивался и это уже не то здание, но камни и стены те же. Нам показалось, что ситуация сдвинулась с мертвой точки. Далее был целый ряд действий общественности, обращения в прокуратуру, судебные разбирательства, поддержка СМИ. И я очень рад, что дом наконец-то попал в хорошие руки. У нас была встреча с новым собственником, который приобрел здание на аукционе с обременениями.

— С чего началось Ваше участие в действиях Общества охраны памятников истории и культуры?

— Олеся Балтусова предложила принять участие в проведении открытых экскурсий-шествий для горожан из цикла «Казань, которую мы теряем». Это был важный шаг, потому что такие прогулки привлекли многих людей, экскурсоводы и архитекторы, влюбленные в старую Казань, с болью рассказывали, что было раньше и что осталось, члены Общества изготавливали и устанавливали в ходе шествий мемориальные доски (на здание гостиницы Дворянского собрания и Дом Дружининой). С тех пор я стал членом Общества, принимаю участие в его встречах и шагах, и очень рад тому, что действую вместе с очень образованными, компетентными и неравнодушными людьми.

Индикатором успеха программы «Доступная среда» могут стать инвалиды на улицах Казани

— Какие еще социальные проблемы поднимали Вы и Ваши студенты?

— Мои студенты пытались и до сих пор пытаются привлечь внимание властей к проблеме недоступности городской среды для инвалидов-колясочников. Один из проектов, который мы сейчас развиваем, называется «Город без преград». Те, кто бывает в поездках в другие регионы России и другие страны, наверное, согласятся со мной: Казань очень сильно проигрывает другим городам в плане доступности городской инфраструктуры для инвалидов. Как правило, люди не могут даже выйти из своего подъезда, а если это удается, то перед ними оказывается сплошная полоса препятствий.

В последнее время мы много общаемся с теми, кто передвигается на колясках. Они говорят, что если бордюр выше 4 сантиметров, то самостоятельно на коляске его не преодолеешь. В Казани же практически все перекрестки кроме нескольких недоступны для инвалидов, пандусов нет, а высота бордюров от 10 до 30 см. Только улицы Кремлевская и Баумана после реконструкции стали относительно доступными, но не везде. Например, на перекрестке Кремлевской с Чернышевского остались ступеньки.

— С чего все началось?

— Началось все с пикета у станции метро «Суконная слобода», там выход был без пандусов. Мы собрали подписи под письмом к мэру и устроили шествие с колясочниками. Нам надо было пройти всего три квартала, но по пути практически везде были бордюры высотой 30 см. Во время шествия происходило следующее: пока коляску разворачиваешь и спускаешь с бордюра, следуя указаниям человека на коляске, то начинает мигать зеленый сигнал светофора, перейти проезжую часть не успеваем, в метре начинают проноситься машины, ждем следующего сигнала, наконец, пересекаем проезжую часть и нужно еще время, чтобы подняться. Показательно было, как на пикет отреагировал представитель исполкома. Он сказал, что никогда не замечал бордюры, а сейчас понял, насколько важна их высота. Это был довольно молодой человек, и, похоже, у него еще не было детей. Если бы были, то на бордюры он бы точно обращал внимание.

В итоге письмо было отправлено мэру, и он нам ответил. Из ответа следовало, что у нас в городе все хорошо — автобусы приспособлены, часть станций метро оборудована пандусами, новые объекты строятся в соответствии со всеми требованиями. Тогда мы поняли, что есть разрыв между тем, как инвалиды видят ситуацию, и тем, как видит ее мэрия. Так, родилась идея карты в открытом доступе, отражающая ситуацию в городе. Карту мы назвали «Казань недоступная». Каждый перекресток в центре города обозначили меткой: зеленым цветом, если на перекрестке есть пандусы с углом наклона не более 8−10 градусов, желтую решили ставить там, где есть пандус, но он не отвечает требованиям, например, устроен под углом 45 градусов. Понятно, что такие пандусы только для галочки. Красную метку ставили в случае, если совсем не было пандусов и пониженных поребриков. Цвет карты говорит сам за себя: центр города весь покрыт красными метками с редкими желтыми и зелеными вкраплениями.

Сейчас в Татарстане реализуется программа «Доступная среда». Но есть опасения, что будут перестроены только объекты Универсиады, вокзал, станции метро, некоторые больницы и поликлиники, а повседневная среда останется без изменений. На это мы сейчас стараемся обратить внимание властей, показываем, что надо заниматься перекрестками, пешеходными дорожками, обычными магазинами и т. д. В 2011 году на программу «Доступная среда» в республике выделено около 700 млн. рублей. Мы спрашивали колясочников, ощущают ли они изменения, и, по их словам, пока все остается по-прежнему. Индикатором успеха программы могут стать только люди на колясках, которые появятся на улицах нашего города. Сейчас их нет ни в транспорте, ни на тротуарах.

Как-то раз мы ходили с участниками проекта в Театр имени Качалова, который, похоже, лучше других приспособлен для инвалидов-колясочников. На первом этаже нет ступенек, в туалете есть специальная кабина, не хватает только пандуса перед входом в театр (там крыльцо с высокими ступенями). Характерной была реакция людей вокруг. Все уступали дорогу, помогали, но было видно, что человек на коляске в театре большая редкость.

Одно из первых впечатлений от крупных городов Западной Европы, США, Канады, заключается в том, что там много инвалидов-колясочников на улице. Кажется, что просто попал в такой район, но потом понимаешь, что инвалидов здесь не больше чем в России, просто люди совершенно спокойно передвигаются по городу. Это важный сигнал, наличие инфраструктуры для инвалидов говорит о том, что общество открыто для всех. Казани еще очень далеко до этого, но уверен, что ситуация изменится, иначе мы бы не затевали свой проект «Город без преград».

С социологией меня связало стечение обстоятельств

— Почему Вы решили связать свою жизнь с социологией?

— Это не было осознанным выбором, скорее, с социологией меня связало стечение обстоятельств. В 1988 году, когда я поступал в КГУ на исторический факультет, был период «перестройки», открылось много тем, архивов, и интерес к истории возрос. Выбору будущей профессии способствовал замечательный учитель истории в моей школе, Андрей Владимирович Ильиченко. Поступать в Казань я приехал из Тюмени. Когда пришел подавать документы на исторический факультет, выяснилось, что при поступлении на отделение истории нужна рекомендация от педсовета школы о том, что я имею склонность к педагогической деятельности. Получить такую справку я уже не успевал.

Поэтому решил сдать документы на отделение «История КПСС», туда рекомендация была не нужна. Сдал экзамены и поступил в КГУ. А 1 сентября не обнаружил себя в списках. Выяснилось, что на отделении произошел перебор, и двух последних по алфавиту студентов перевели на отделение научного коммунизма. Через два года это отделение стало отделением «Социологии». Поэтому социология не была моим осознанным выбором, но, мне кажется, немного найдется людей, которые в 1988 году самостоятельно выбрали эту науку.

— Что Вас привлекает в социологии?

— Социология — это неустанные попытки понять смысл человеческих действий. Нельзя быть социологом 8 часов в сутки, ты постоянно находишься в этой роли — и в семье, и на приеме у мэра, и в школе на родительском собрании, и в ГИБДД, куда приходишь на разбор ДТП, и в поисковой экспедиции. В социологии важно понимание, что ты не имеешь превосходства по отношению к другим участникам происходящего, у тебя всего лишь свой взгляд на реальность, который не стоит навязывать другим под видом научного знания. Мне кажется, что социологи часто этим увлекаются.

— Вы занимаетесь СМИ и социальными проблемами. Как на Ваш взгляд, полную ли картину социальных проблем представляют казанские СМИ?

— Тема СМИ связана с моими исследованиями по социологии массовой коммуникации и социальных проблем. Одна из исходных идей в этой области состоит в том, что СМИ не отражают реальность, а создают свою медийную реальность. Один из вопросов, который меня интересует — это различия между повседневными, статистическими и медийными конструкциями социальных проблем.

На вопрос о полноте картины социальных проблем в СМИ, на мой взгляд, в принципе невозможно ответить. Существует огромное число ситуаций и явлений, которые причиняют людям страдания, но не являются проблемами в том смысле, что они не обсуждаются, никто не требует изменить положение дел, или эти требования не слышны.

До того, как я начал заниматься практически ориентированными проектами, мое представление о региональных СМИ было другим. Я преувеличивал степень контроля властных структур над ними. Впрочем, если судить по карте Фонда защиты гласности, то на ней Татарстан по-прежнему изображен как регион с несвободными СМИ.

Есть и более узкие темы, связанные с медиа. Например, со студентами мы уже несколько лет обсуждаем сюжеты программы «Перехват» телеканала «Эфир». Предметом одного из моих исследований была специфика конструкции преступности, которая создается этой программой, в частности, акцент на убийствах и других преступлениях, сопряженных с насилием. Именно студенты своими вопросами подтолкнули меня к тому, чтобы инициировать дискуссию о допустимости показа мертвых тел в этой программе и соответствии этих практик профессиональной журналистской этике.

— В КФУ Вы преподаете с 1995 года. Как за это время изменился вуз?

— Я не претендую на объективность своих суждений. Но мне не хватает сейчас в вузе атмосферы Казанского университета 90-х годов, когда у нас еще не было турникетов и службы безопасности на входе. В университете было очень важное ощущение равенства и открытости. Можно было зайти к ректору, позвонить ему. Я помню, что в студенческие годы должен был взять комментарий у ректора по поводу строительства Татарской АЭС. И смог в течение минуты дозвониться до Александра Ивановича Коновалова и узнать его мнение. Так же просто это было и тогда, когда ректором был Юрий Геннадьевич Коноплев. Невозможно было представить себе ректора, садящегося в служебный внедорожник премиум-класса в сопровождении телохранителя.

Не было вертикали власти, иерархичности, поляризации, забюрократизированности. Между тем, подавленность и конформизм влияют на мыслительный процесс. Уверен, что творческая личность — это свободная личность. В то время с этим было лучше.

Новости
28 Марта 2024, 19:40

По улице Миннуллина в Казани изымут еще семь земельных участков Для строительства дороги

А также расположенные на них объекты недвижимого имущества.

В Казани планируется изъять еще семь земельных участков и объекты недвижимости, включая гаражи, принадлежащие гаражно-строительному кооперативу «Волга», для строительства дороги по улице Туфана Миннуллина. Соответствующее постановление опубликовано на сайте мэрии в новом выпуске электронного сборника документов и правовых актов.

Администрация Вахитовского и Приволжского районов города должна в течение 10 дней направить правообладателям копии постановления и уведомления об изъятии недвижимости. Комитет земельных и имущественных отношений горисполкома проведет оценку стоимости изымаемой недвижимости и заключит с владельцами соответствующие соглашения.

Ранее власти Казани распорядились изъять 16 земельных участков и находящиеся на них объекты недвижимости для строительства автодороги по улице Миннуллина.

Lorem ipsum dolor sit amet.

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: